У Вас есть интересная цитата?
Поделитесь ею с нами!
Меня потрясли даже не его мучения. В мучения я не верю. Но со смертью каждого человека умирает неведомый мир, и я спрашивал себя, какие образы в нем гаснут?
Те, кто всю свою трудовую жизнь прожили в густо населенных, узких улицах и никогда не жаждал перемены, те, для кого привычка стала второй натурой и кто чуть ли не полюбил каждый кирпич и камень, служившие границей их повседневных прогулок, — эти люди, даже они, когда нависала над ними рука смерти, начинали наконец томиться желанием взглянуть хотя бы мельком в лицо Природе.
Доктор Урбино упорно не признавался, что терпеть не может животных, и отговаривался на этот счет всякими научными побасенками и философическими предлогами, которые могли убедить кого угодно, но не его жену. Он говорил, что те, кто слишком любит животных, способны на страшные жестокости по отношению к людям. Он говорил, что собаки вовсе не верны, а угодливы, что кошки — предательское племя, что павлины — вестники смерти, попугаи ара — всего-навсего обременительное украшение, кролики разжигают вожделение, обезьяны заражают бешеным сластолюбием, а петухи вообще прокляты, ибо по петушиному крику от Христа отреклись трижды.
Маленькая сучка начинает плакать на руках у мужа Автора, как плачут дети, когда совсем страшное уже позади и больше не будет больно, и будут конфеты, и будет покой и свой дом, и тепло, и любовь, но надо выплакать то, что было. Выплакать страшное. Начинает плакать, как плачут дети не тогда, когда им не разрешают есть ананасные конфеты, а как плачут они в сильную грудь, в успокоение и умиротворение от уже случившегося, оттого, что уже не исправишь, оттого, что уже прошло, но было больно! Было больно! Было больно! И с каждой такой маленькой слезой страшное былое больное уходит, утекает в ту часть безвременья, что подлежит уничтожению, окончательному сожжению на адовых сковородах. Потому что ад – это вовсе не место бесконечных мук, где всех нас и всех их ждёт расплата по кредитам. Всё совсем не так. Ад – это печи, муки утилизирующие. Горят не грешники. Сгорает грешное. У кого – при жизни – чужое, у иных – после смерти – своё.
Я редко перечитываю книги, поскольку никогда не забываю, что смертен и при этом очень многого не знаю.
В минуты смерти близкого люди горюют искренне – большинство от того, что думают о собственной кончине, но многие и из-за тяжести наставшей вечной разлуки.
Рай на земле нужно строить. Если ты думаешь, что рай после смерти наступит, то этим самым самоустраняешься от активного строительства рая на земле.
Утром, когда придут мои палачи, я скажу им: «У меня ничего не получилось! Убейте меня! Но исполните мою последнюю волю: я хочу принять смерть от рук Фубуки. Пусть она открутит мне голову, как крышку перечницы. И моя кровь хлынет черным перцем. Так примите и ядите его, ибо сие есть мой перец, просыпанный за вас и за многих, перец нового завета. И все вы чихнете в память обо мне».
Памятуя о смерти мы прокладываем дорогу к другим. Прекращаем вражду, просим прощения за нанесенную обиду, высказываем симпатию к тем, к которым по малодушию не могли прийти раньше. Вещи, казавшиеся нам важными, теряют свою значительность: колкости, фанаберии, вообще все неприятности, что другие обрушивают на нас под влиянием настроения. «Memento»* — это приглашение почувствовать себя иначе.
Есть вещи, которые для нас, людей, слишком огромны: боль, одиночество и смерть, но также красота, благородство и счастье. Для них создана религия.
Никто не знает своей истинной роли в том величественном представлении, в котором первое действие – жизнь, второе – смерть, а, может быть существует ещё и третье, и четвертое и пятое…
Кажущееся мрачным напоминание [о смерти] вовсе не запирает нас в заснеженном монастырском дворе. Оно открывает дорогу на свободу, пробуждает нас к реальности.
Среди русских интеллигентов, как уже многими замечено, есть порядочное количество диковинных людей, истинных детей русской страны и культуры, которые сумеют героически, не дрогнув ни одним мускулом, глядеть прямо в лицо смерти, которые способны ради идеи терпеливо переносить невообразимые лишения и страдания, равные пытке, но зато эти люди теряются от высокомерности швейцара, съеживаются от окрика прачки, а в полицейский участок входят с томительной и робкой тоской.
Всё возможно – поскольку смерть неотвратима, и всё было возможно, кроме смерти.
Ему было сорок лет: самый опасный возраст. Стариков не жаль, потому что они уже стары; мертвых не жаль, потому что они уже умерли: жаль тех, которые приближаются к старости, которые приближаются к смерти.
Смерть приходит не со старостью, а с опустошением, тогда, когда умирает радость, рождается печаль, когда умирает счастье и рождается тоска – тогда ты становишься палачом собственной жизни.
В первое представление «Дон Жуана», в то время, когда весь театр, полный изумленных знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, раздался свист — все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из залы — в бешенстве, снедаемый завистию. Сальери умер лет 8 тому назад. Некоторые немецкие журналы говорили, что на одре смерти признался он будто бы в ужасном преступлении — в отравлении великого Моцарта. Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца.
Можно предположить, что земная жизнь – это как бы процесс записи новой информации, «нагуливания» душой новых впечатлений. В таком случае если «не отключать» память о прожитом душой в вечности, то процесс «записи» новой жизни, возможно, застопорится из-за бесконечности вселенской информации. Система перегрузится. Возможно, что после физической смерти тела душа свободно входит в соприкосновение с вечной памятью и здесь оживает картина не только последней, но и вечной жизни. Если исходить из того, что главное богатство космоса – живая клетка, которая при определённых условиях способна эволюционировать в высокоорганизованные структуры, обладающие разумом, и путешествовать по Вселенной, развивая, обогащая и готовя души к вечной жизни, то это и должно стать предметом исследования учёных третьего тысячелетия. Ведь без ответов на основополагающие вопросы бытия невозможно осмысленное движение вперёд.
Человек ведомый чувством красоты, превращает случайное событие (музыку Бетховена, смерть на вокзале) в мотив, который навсегда останется в композиции его жизни.
Когда последний час отравлен мыслью о деньгах, смерть порождает ненависть. На гробах беспощадно дерутся.
Нет, Искра боялась не самих похорон: она боялась первого свидания со смертью. Боялась мгновения, когда увидит мертвую Вику, боялась, что не выдержит этого, что упадет или — еще ужаснее — разрыдается. Разрыдается до крика, до воя, потому что этот крик, этот звериный вой глухо ворочался в ней все эти дни.
Чем больше счастья в жизни человека, тем трагичнее его свидетельские показания. Подлинно трагическим произведением искусства (если считать произведение искусства свидетельским показанием) окажется произведение человека счастливого. Потому что оно будет полностью сметено с лица земли смертью.
Те, кто умирают, и в смерти продолжают любить, продолжают верить, не превратятся в тлен. Они остаются жить в тех, кого они любили.
Смерть не страшна, а грустна и трагична. Бояться мертвых, кладбищ, моргов – верх идиотизма. Нужно не пугаться покойников, а жалеть их и их близких. Тех, чья жизнь прервалась, не дав свершить что-то важное, и тех, кто остался вечно оплакивать ушедших.
Он смотрел на открытую брюшную полость, обложенную белыми салфетками. В резком электрическом свете они казались белее свежевыпавшего снега, в котором зиял алый кратер раны. Кэт Хэгстрем, тридцати четырех лет, своенравная, изящная, с загорелым тренированным телом, полная желания жить, — приговорена к смерти чем-то туманным и незримым, исподволь разрушающим клетки ее организма.
Лучшие Цитаты от автора от имени автора про смерть подобрал Цитатикс. Собрали их 27 штук, они точно увлекательные. Читайте, делитесь и ставьте лайки!
Воцарилась осень – туман клубя, Серебря под утро стволы и лужи Мне с тобою плохо, но без тебя — Хуже. Мне плевать, что сумерки хороши, Что пьянит дубрава листвой лежалой Ты сказал, что нет у меня души? — Да, пожалуй.
