Цитаты про парк

Одна туча может погрузить в темноту весь парк, одно слово может затемнить самое большое счастье.

... Где наше первоначальное лицо? – размышляю я. – Первоначальный ландшафт, до того как он стал вот этим ландшафтом, воспринимаемым нашими органами чувств, парком и лесом, домом и человеком? Где лицо Бодендика, до того как он стал Бодендиком? Лицо Вернике, пока оно не связалось с его именем? Сохранилось ли у нас какое-то знание об этом? Или мы пойманы в сети понятий и слов, логики и обманщика разума, а за ними одиноко горят первоначальные пламена, к которым у нас уже нет доступа, оттого что мы превратили их в полезное тепло, в кухонное и печное пламя, в обман и достоверность, в буржуазность и стены и, во всяком случае, в турецкую баню потеющей философии и науки. Где они? Все ли еще стоят неуловимые, чистые, недоступные, за жизнью и смертью, какими они были до того, как превратились для нас в жизнь и смерть?

Весна цветами засыпала город.Весна цветами засыпала город.И аромат улавливал мой нос.Была ты молода и я был молод.На службе государев был матрос.Под ручку мы гуляли по проспекту.И патрулю я честь все отдавал.И бескозырки разлетались ленты.Когда в саду тебя я целовал.Мне год служить, ты не дождалась.Когда пришел, ты с дочкой, не одна.В любви и ласке, но с другим купалась.В озерах счастья, где не видно дна.Грустил я долго, а затем уехал.В тайгу, где много неизвестных мест.Работал много и достиг успехов.Да просто нес я свой как каждый крест.Тебя я встретил, тридцать лет минуло.Ты первая решилась подойти.За эти годы и любовь уснула.Легко терять, но тяжело найти!Сырым осенним и промозглым днем.Под желтым листопадом и дождем.С тобой любимая, по парку мы идем.Прошедшее нам кажется лишь сном.

Рассуждая в более широком смысле, американцы вообще не умеют расслабляться просто ради удовольствия. Да, мы жаждем развлечений, но не удовольствия в чистом виде. Тратим миллиарды долларов, чтобы придумать занятие, - будь то порнография, парки аттракционов или война, но вовсе это не имеет ничего общего с тем, чтобы просто спокойно наслаждаться жизнью. Американцы работают усерднее, больше и напряженнее любой другой нации на планете. Но им это, похоже, по вкусу.

— Интересно, как она сейчас живёт, — задумчиво произнёс я. — Возможно, вышла замуж. Возможно, у неё трое детей, худой рыжий кот и большая чёрная собака. По субботам, они всей семьёй ходят в парк. А в воскресенье, оставляют детей у бабушки, и идут с мужем в какое-нибудь милое местечко, где он на ухо шепчет ей то, что теперь, так хочу сказать ей я. — Возможно. Но возможно так же, что она так и не вышла замуж. Работает в какой-нибудь крупной компании, каждый день с утра до ночи составляет графики, отвечает на звонки неуравновешенных клиентов. А по вечерам, выпив бокал вина, плачет в подушку. И возможно... Возможно, вспоминает того парня, который несколько лет назад, предложил разъехаться.

Я шел туда, где заканчивается город. Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины превращаются в черно-белых людей с грустными глазами, а огни магистралей слепят глаза и сводят с ума красавицу ночь. Я шел по пыльным крышам домов, где бродячие коты чуют шальную весну, а пугливые голуби едят из рук, наблюдая круглыми глазами за смешным неловким человеком, принесшим в карманах хлеб. Я шел по паркам, где симметричность цветов выверена до угловатости, но детский смех слышится намного чаще. Я шел туда, где заканчивается город. Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в медленно алеющий горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь общим воспоминаниям. Но там, где кончался один город, начинался другой. И снова гудели машины, куда-то спешили поезда, люди торопились жить, сбивая ногами случайную росу, а кто-то снова хотел нас...

Новый год. На небе звёзды, как хрусталь. Чисты, морозны. Снег душист, как мандарин золотой. А тот — с луною схож. Пойдёшь гулять со мною? Если нет, то я один. Разве могут нас морозы напугать? Глотают слёзы вдоль дороги фонари, словно дети, с жизнью в ссоре. Ах, не видишь? Что за горе - ты прищурившись смотри. Только ночью Новогодней, друг мой, дышится свободней, ты согласна? Просто так мы пойдём вдоль улиц снежных, бесконечно длинных, нежных. И придём в старинный парк. Там как в сказке: водят звери хоровод — по крайней мере мне так кажется — вокруг ёлки. Белочки-игрушки на ветвях. Пойдём, подружка. Улыбнись, мой милый друг.

 — Откуда ты, дружище? — Откуда ж мне идти?! Разумеется, из артиллерийского парка, где я дрался за родину. — Ну да?! И как же?.. — Геройски. 

Есть насыщенный раствор чувств, и причина его кристаллизации может возникнуть как внутри, так и вовне. Слова и события падают в эту психофизическую болтушку, и в ней образуются сгустки эмоций и переживаний, зовущие к действию. Раствор чувств обогащен ощущениями, они проникают от сосков, через кожу и нервные окончания в душу, в подсознательное, в сверхсознательное, в область духа. И эти новые очаги напряжения личности как бы сообщают раствору чувств движение, заставляют его течь в определенном направлении — к абсолютно неизведанной, полной загадок сфере любви. Волею случая в этот текущий к любви поток чувства попадают разные центры кристаллизации — слова, события, пример других людей, собственные фантазии и картины из прошлого, — тут замешаны все бесчисленные изобретения, при помощи коих парки ткут нить неповторимой человеческой судьбы.

Мне хочется думать, что у нас дети и парк, а у тебя будущее, что ради тебя я отказалась от блестящей карьеры, что через 20 лет мы все еще любим и ревнуем друг друга, а я для тебя по-прежнему красива и не могу уснуть ночью, если нет тебя.

— Мне так неловко, я растрепана. Еду с открытия нового детского парка... — Ну, и как оно прошло? — Прекрасно... Но в Дженис Ван Митр попали бейсбольным мячом... Как в сказке... — Она пострадала? — Сомневаюсь. Ей попали в голову.

Нас мало — юных, окрылённых, не задохнувшихся в пыли, ещё простых, ещё влюбленных в улыбку детскую земли. Мы только шорох в старых парках, мы только птицы, мы живём в очарованье пятен ярких, в чередованьи звуковом. Мы только мутный цвет миндальный, мы только первопутный снег, оттенок тонкий, отзвук дальний,— но мы пришли в зловещий век. Навис он, грубый и огромный, но что нам гром его тревог? Мы целомудренно бездомны, и с нами звёзды, ветер, Бог.