Цитаты про смерть и боль

Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем прежде всего о боли, ее обычной предшественнице. М. Монтень

Незнакомец прав, я не умею играть как следует на рояле, ни на клавиатуре жизни, никогда, никогда не умел, я всегда слишком спешил, был нетерпелив, всегда что-нибудь мешало мне, всегда приходилось обрывать; но кто действительно умеет играть, а если даже он играет — что толку в этом? Разве великий мрак от этого станет менее черным и вопросы без ответа — менее безнадежными? Будет ли жгучая боль отчаяния от вечной недоступности ответов менее мучительной и поможет ли это когда-нибудь понять жизнь и овладеть ею, оседлать ее, как укрощенного коня, или она так и останется подобной гигантскому парусу среди шторма, который мчит нас, а когда мы хотим ухватится за него, сбрасывает в воду? Передо мною иногда словно открывается расселина, кажется, она идет до центра земли. Чем она заполнена? Тоской? Отчаянием? Или счастьем? Но каким? Усталостью? Смирением? Смертью? Для чего я живу? Да, для чего я живу?

— Не путай понятия Света и Тьмы с понятиями добра и зла, — сказал Анхайлиг хмуро. — Тьма — такая же неотъемлемая часть этого мира, как и свет, а Смерть — тем более.

Собственно, в такие моменты боишься уже не самой смерти — ну, что, смерть, выключили свет, и все, если в голову, ты даже и не поймешь, что умер. По — настоящему боишься боли. Все мы видели, что артиллерийский снаряд может сделать с человеческим телом. Боишься, что будешь валяться в собственной юшке с вырванной челюстью и хрипеть еще несколько часов, собирая кишки. И чувствовать, как внутрь тебя затекает холодный воздух. Вот так умирать — и вправду страшно.

На туалетном столике валялись пачки денег и свежеиспечённых паспортов, с которыми я мог бы уехать куда угодно. Но ехать было некуда: не было такого места на земле, где я не ощущал бы пустоты, оставленной теми, кого я потерял, пустоты безымянной, лишённой смысла и любви. Человек, спасающийся бегством, старается, преодолевая боль, вырвать из сердца своё прошлое, остатки своего бывшего «я», память о тех местах, где он вырос, о тех людях, кто любил его. Бегство позволяет ему выжить, теряя себя самого, но он всё равно проигрывает. Мы можем отвергнуть своё прошлое, но оно продолжает мучить нас, оно следует за нами как тень, которая назойливо, вплоть до самой смерти, шепчет нам правду о том, кто мы такие.

Птичий полет в взгляде моем...В руке бокал с горячим чаем,и я сижу вновь у окна.И я взлететь горю желанием,Вот только жаль,Это-мечта.Подняться ввысь в полете птичьем,Увидеть мир в ином цвету.И облетать весь мир свой лично,и осознать что я лечу.Забыть про будничные боли,про грусть,заботу,суету.Забыть что кто-то может вскоре,забрать к себе мою мечту.Забыть что мир хорош до боли,забыть про худшее что в нем.Освободиться с клетки жизни,принять что жизнь летит мячом.Понять насколько мир жестокий со всем живым не лишь со мной.Ведь говорят что птицы тоже найти не могут свой покой.И все равно кем в жизни будем,царит вокруг одна лишь ложь.И все равно в душе картины,вновь нагоняют в сердце дрожь.Не излечусь я птицей ставшей,и не забуду жизнь свою.Ведь улечу я если даже,свою судьбу я получу.Но все же взглядом провожаю я стаю птиц над головой.И все равно хочу причалить куда-нибудь,но лишь с тобой.Не в силах видно душа наша взлететь пока живые мы.И ничего мы ведь не скажем,приняв все это за мечты

— Все думают о том, что будет после смерти.— Я слишком занят, чтобы думать, кто загонит мою машину в гараж, когда я умру.— Я думаю, что мы перевоплощаемся.— Хороший вариант. И в кого же перевоплотишься ты?— В кого-то более умного. Я говорю серьёзно. Ты веришь в рай?— Да.— Правда? И на что же он по-твоему похож?— Огромная кровать и надпись «Заходи»!

Большинство физических недугов связываются в наше время с невылеченной душевной болью. Систематически подавляемая, она обычно перерастает в физическую боль или болезнь и может вызвать преждевременную смерть. Помимо всего, большинство наших пагубных влечений, маний и вредных пристрастий, обусловлены существованием душевных ран.

  — Неправда. Почти ни один человек не думает о смерти, пока она не подошла к нему вплотную. Трагизм и вместе с тем ирония заключаются в том, что все люди на земле, начиная от диктатора и кончая последним нищим, ведут себя так, будто они будут жить вечно. Если бы мы постоянно жили с сознанием неизбежности смерти, мы были бы более человечными и милосердными. — И более нетерпеливыми, отчаявшимися и боязливыми, — сказала Лилиан, смеясь. — И более понятливыми и великодушными… — И более эгоистичными… — И более бескорыстными, потому что на тот свет ничего не возьмешь с собой. — Короче говоря, мы были бы примерно такими же, какие мы сейчас. Жерар оперся на руку. — Все, кроме тибетских мудрецов и рассеянных по всему свету чудаков, над которыми смеются. Все, — хотела сказать Лилиан, но промолчала.

Будущее — это смерть, смерть объединяет всех, даже если для кого-то она наступит ещё не скоро. Если не радоваться настоящему, тем более нечего ждать от будущего, всё логично.

«Эшафот»Шагами меряю пространство галерейное,Да глазом едким знатока искусств. И вот,Среди фальшивых страз картинной батареи, яВдруг зацепился за гравюру «Эшафот».И я пропал... И я пропах тюремной робою.Грудиной впалою хрипел, что я - не вор,Палач тисками мой хребет на влагу пробовал.До слепоты. Потом: ватин, ступени, дворИ я, смеясь, валюсь на небо голубиное...Сглотнул ошмётки грёз простуженный туман.Как боль легка, как смерть уютна до обидногоВ кровавых шрамах арестантская сума.Громоздким эхом приговорные каракули...Вкось воротник отрезал, тем закончив речь,Нож-прокурор. Упала облачность каракулемНа рёв толпы и на рубцы избитых плеч.А гильотина, охнув лезвием заточенным,Зашлась в восторге хищном от скольженья ниц...“Товарищ, право, что застыли - сзади очередь.”И, снова, рядом: лица...лица...лица лиц.

Боль – первый признак жизни. Он и последний. Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он ещё жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо.