Цитаты про смерть и боль

– Но я не служанка, я – из рода Эорла. Я умею сидеть в седле, владею мечом и не боюсь ни боли, ни смерти. – Чего же ты боишься, госпожа? – Неволи, – бросила она. – Я боюсь просидеть всю жизнь под замком, боюсь дождаться дня, когда усталость и годы примирят меня с тюрьмой, когда надежда совершить великое исчезнет, забудется и перестанет волновать сердце.

Вот несёт одна мне свои цветы, Вот стоит другая, погруженная в мечты. Я пытался их до смерти рассмешить, Но пришлось, как в старой сказке, просто задушить! Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах. Им суждено уснуть в моих стенах, Застыть в моих мирах. Но сердце от любви горит, моя душа болит. И восковых фигур прекрасен вид - Покой везде царит!

— Да знаешь, это никому не нужно. Пиши, не пиши — всем нужна только смерть на арене. Твоя музыка, твоя любовь, твои страсти — они не имеют никакого значения перед миром, пока ты не станешь гладиатором. — Я сочувствую, но не могу понять что ты имеешь ввиду. — Вот смотри: каждый человек по-своему прекрасен, уникален, даже велик. Но давай по-честному, это никому не нужно. Толпе нужна только кровь и зрелищное умирание, в случае музыканта — саморазрушение. Курт, Джимми, Егор Летов.. Путь бесконечен. Только кровь колышет публику. Талант на крови, талант от боли, искусство от боли. Ты много знаешь гениев, которые жили и писали на позитиве? Вот и я... Я, конечно, не гений, но им нужно только разрушение...

 Интервью. — Вы побили рекорд по продажам книг, думаю, сумма продаж составила 12 миллионов за Дары Смерти, последнюю книгу. — Правда? — Но, к сожалению, ваш рекорд побили… — 50 оттенков серого. — Да, 50 оттенков серого. — Только представьте, сколько книг я могла бы продать, если бы Гарри подошел бы немного более творчески к использованию его волшебной палочки. 

Нет такой боли, нет такого страдания, телесного или душевного, которых не ослабило бы время и не исцелила бы смерть.

Лилипуты считают мошенничество более тяжким преступлением, чем воровство, и потому только в редких случаях оно не наказывается смертью. При известной осторожности, бдительности и небольшой дозе здравого смысла, рассуждают они, всегда можно уберечь свое имущество от вора. Но от ловкого мошенничества нет защиты.

Легче продать людям смерть, чем жизнь, так что страховые агенты могут оказаться не более честными, чем продавцы энциклопедий.

Как я Бога рожала(...от Сатановых...)Ты во мне ищешь силу,я в тебе вижу слабость,значит я не погибла -это просто усталостьОттого, что искала,да и ты весь простужен,О тебе я читала,Ты Набокова-Лужин.Это всё-таки странно,-ты со мной делишь ложе!И забавно, и славно,что ищем мы: одно и тоже.В час,когда я постилась,ты не чувствовал голод,а желал, чтоб явилась,кто согреет твой холод.Я устала, наверно,И отбилась от стаи,стала злою и скверной,помолчи, ты же знаешь!То, что ведают черти,(их растёт поголовье)Есть ли жизнь после смерти??Если соусом-кровью...Боль меня орошала,чуя грехопаденье,Как я Бога рожала,что бросал, к сожаленью.Любя, как отраженьелуж,- эпоху в двух мирах.Собрал мозаику мгновенийв разбитых зеркалах.Сильней не будет порчи,её низвергнется печаль, уйди по лабиринтам ночи,чтоб отыскать Грааль.

Я не боюсь смерти, но рано или поздно все мы уходим, оставив за собой боль и слезы.

 Почему некоторые серийные убийцы остаются непойманными? Можно предположить, что они просто решают остановиться, пока их еще не схватили. Однако это маловероятно. Ведь убийцы-маньяки привыкают к смерти, как алкоголики — к спиртному, и весьма сомнительно, чтобы кто-либо из них захотел отказаться от этой смертельной игры по собственной воле. Более вероятно, что серийного убийцу так или иначе вынуждают остановиться. Маньяк может оказаться за решеткой по другому обвинению или попасть в психиатрическую клинику. Либо (как любой другой смертный) он может внезапно покинуть этот мир (не исключено, что по собственной воле). 

Когда мы говорим, что страшимся смерти, то думаем прежде всего о боли, ее обычной предшественнице. М. Монтень

Незнакомец прав, я не умею играть как следует на рояле, ни на клавиатуре жизни, никогда, никогда не умел, я всегда слишком спешил, был нетерпелив, всегда что-нибудь мешало мне, всегда приходилось обрывать; но кто действительно умеет играть, а если даже он играет — что толку в этом? Разве великий мрак от этого станет менее черным и вопросы без ответа — менее безнадежными? Будет ли жгучая боль отчаяния от вечной недоступности ответов менее мучительной и поможет ли это когда-нибудь понять жизнь и овладеть ею, оседлать ее, как укрощенного коня, или она так и останется подобной гигантскому парусу среди шторма, который мчит нас, а когда мы хотим ухватится за него, сбрасывает в воду? Передо мною иногда словно открывается расселина, кажется, она идет до центра земли. Чем она заполнена? Тоской? Отчаянием? Или счастьем? Но каким? Усталостью? Смирением? Смертью? Для чего я живу? Да, для чего я живу?