Цитаты про поле

Елка детстваПодарки мармеладно-пастиловые,семейный вспоминаю маскарад,как ставлю в воду веточки еловые,смолистых игл вдыхая аромат.Старинными шарами я и шишкамиукрашу ветвь, немного погрущу……Живая елка - детство - я с братишками…...и миг тот задержу - не отпущу……Сияли колокольчики, зверушки..,...вот тут с полян ромашковых букет…...флажки, и карамельки, и хлопушки…...вот ежики, им тоже восемь лет……Был рост мой мал, к макушке- с табуретанадеть звезду - сиять ей острием!...(последний штрих!) да где же вата эта? скрыть крестовину надобно причем…...Гирляндой бусы тянутся стеклянные,...брат конфетти рассыпал на полу…...Под елкой страж - солдаты оловянныев кульках стеречь орешки, пастилу…...Так призадумалась. Свеча сгорела,стомилось пламя в бликах колдовства,...И только грезам не было предела, ...А ночь ждала мгновений Рождества!

 Вагонные споры — последнее дело, Когда больше нечего пить. Но поезд идёт, купе опустело И тянет поговорить. И двое сошлись Не на страх, а на совесть, Колёса прогнали сон. … И оба сошли где-то Под Таганрогом Среди бескрайних полей. И каждый пошёл Своею дорогой, А поезд пошёл своей. 

Так уж заведено в этом мире, что самые страшные убийцы  — это совсем не те, кто грязными и ободранными шалит по глухим дорогам в поисках добычи или стреляет в чужака на поле брани. Самые злобные из душегубов сидят в красивых комнатах, пахнут розами, носят чистые одежды и за бокалом дорогого вина обсуждают великие планы. Ибо первые проливают кровь единиц. Решения вторых лишают жизни тысячи тысяч.

Осень вернулась в Горменгаст, подобная возвращающемуся в свою твердыню мрачному призраку. Дыхание ее веяло по забытым проходам — Горменгаст сам обратился в осень И обитатели замка стали лишь тенями ее. Разрушающийся замок, мрея в туманах, вдыхал осень, и каждый холодный камень замка выдыхал ее. Корявые деревья, обступившие темное озеро, пылали, роняя капли, и листья их, срываемые ветром, бешено кружили меж башен. Тучи, свиваясь, ложились на них и расточались или тяжко ворочались на поднебесном каменном поле, и лохмотья их тянулись меж стрельниц, теснясь у невидимых стен.

Поэт писал. Врал, врал в каждую строку. А может быть, не врал, может быть, скорлупа в нем треснула, и вылупился слепой бог, способный видеть только чужими глазами. И бог внутри созидал, подчиняясь законам сохранения энергии. Поэт писал, а в уголках губ все отчетливей проступала энтропия, все тяжелее становились руки, все более ненужным чувствовалось собственное тело, ограничивающее алчущий разум, пожелавший охватить вселенную. Но из каждого штриха распада и разложения рождался костяк нового мира, молодого и сильного. А потом поэт упал. Даже не упал, сполз, скатился на пол легким, почти невесомым ворохом и затих. В комнате пахло настоящим.

Поистине надо быть калекой, гнилушкой, надо иметь дырявую голову, чтобы отказываться от работы в наше время, когда предоставляется поле для широчайшей деятельности, когда весь мир устремлен к будущему. И он поднял на смех всех отчаявшихся, пресытившихся, всех нытиков, всех заболевших от достижений науки, всех, кто на грандиозной современной стройке принимает хнычущий вид поэта или жеманную позу скептика. Какое восхитительное, уместное и разумное занятие - зевать от скуки, когда другие заняты творческим трудом!

Способность помнить Притча от Пауло КоэльоСтарый мудрый китаец шёл по заснеженному полю, когда увидел плачущую пожилую женщину.— Почему вы плачете? — спросил он.— Потому что я думаю о своей жизни, молодости, красоте, которую я видела в зеркале, и о мужчине, которого я любила. Бог жесток, что дал способность помнить. Он знал, что я вспомню весну своей жизни и заплачу.Мудрец стоял на снежном поле и пристально смотрел в одну точку и думал. Неожиданно женщина перестала плакать:— Что вы видите там? — спросила она.— Поле роз, — ответил мудрец. — Бог был великодушен ко мне, когда он дал мне способность помнить. Он знал, что зимой я всегда смогу вспомнить весну и улыбнуться.

 Техникой однозначного ответа прекрасный пол не владеет в принципе. Сказать просто да женщина может лишь в одном-единственном случае — в ЗАГСе. 

Любовь к уединению есть признак предрасположенности к знанию. Само же знание достигается лишь тогда, когда неизменное ощущение уединенности не покидает нас ни среди толпы, ни на поле боя, ни в рыночной сутолоке.

Хватайте планету, пока она не схватила вас, вторгайтесь, бурите ее, убивайте ее змей, травите ее животных, запруживайте ее реки, засевайте ее поля, очищайте ее воздух, добывайте ее руду, выжимайте из нее все соки, кромсайте ее, а когда возьмете все, что нужно, выверните ее на изнанку, не то планета задаст вам жару. Планетам нельзя доверять.

— На самом деле у человека трудная участь, — неожиданно сказал священник, как-то по-особенному на меня посмотрев. — Он стремится к небу, но не может оторваться от земли. Желает взлететь, но повисшие на ногах оковы не пускают. Его душа бьется в темнице разума, однако далеко не всегда получает свободу. — Человек всегда был полем битвы, — согласилась я. — Его душа — как полная противоречий книга для Верховного Судии. Самое трудное и самое ревнивое творение своего бога. — Верой мы пытаемся дать ему свободу. Вера призвана для того, чтобы человек стремился вперед и дальше. Не останавливался, не отчаялся, не упал. — Так задумано, — вздохнула я. — Это правда. Но трудно верить в лучшее, когда душа разрывается надвое. Трудно остаться чистым, идя по колено в грязи. И трудно бороться с самим собой, если для победы нужно уничтожить большую половину себя. — Айд силен, — чуть прищурился ал-тар, отставив в сторону почти нетронутую тарелку. — Его власть очень велика.

Молитвами поля не вспашешь, хвалами Господу урожай не пожнешь.