Цитаты про другого человека

— Ты когда-нибудь видел детей Джотто? Они прекрасно воспитаны, умны, деликатны. Но до чего же уродливы! Что девочки, что мальчики. Страшны как смертный грех. Однажды мы у них ужинали, и отец спросил, как человека, создающего столь прекрасные фрески, угораздило наделать столь безобразных детей. — Прямо так и спросил? И что же Джотто? — А Джотто и говорит: «Друг мой, все дело в том, что фрески я пишу при дневном свете».

 Возлюби ближнего своего – так учил Сын Человеческий, и это общеизвестно. Споры вызывает другой вопрос – кого отнести к ближним. Кажется – что может быть бесспорнее? А ведь это как раз та самая туманная догма, которая неоднозначностью своей привлекает широкие массы людей, неискушенных в тонкостях вероучения. Ведь если бы сказано было: Возлюби всякого человека больше чем самого себя, – то не осталось бы свободы для маневра. И как же быть тогда крестоносцам, инквизиторам, конквистадорам, нацистам и террористам, чтобы, не отрицая слов Бога, без оглядки на него заниматься истреблением людей? Как уничтожать врагов, еретиков, иноверцев, нехристей и недочеловеков, если вера учит любить всех людей такими, какие они есть? Но разве она и впрямь учит этому? Ведь догма туманна и допускает разные толкования. Вера учит любить ближних. А еретики, иноверцы, нехристи и недочеловеки – разве они ближние? Ближний – это тот, кто думает так же, как ты, и делает то же, что и ты.

Когда у человека есть деньги, у него нет проблем ни с жильем, ни с вещами. Но автоматически появляются другие проблемы, например, с другими людьми или собственной душой.

 — Все люди уникальны! Ты особенный человек!— Точно также, как и любой другой в этом мире 

 — Ты принадлежишь мне, я победил в играх!— Вы странный человек. Ну разве это так важно, что вы победили?— Я твой начальник. Ты не должна мне возражать. Моя — воля закон.— Вы просто больны и не понимаете какую чушь несете. Я люблю другого человека. Вы его видели.— Этого пигмея? Разве он победил всех, как я? Разве он начальник, как я?— А я люблю его! И значит он лучше всех! 

 Поверхность Земли, на которой мы живем, тверда. Леса, долины, скалы. Но если проникнуть под зеленую поросль, спуститься под земную кору – там горячо, там кипит расплавленная магма, сердце Земли. Именно магма – источник силы и духа, эта бесформенная, раскаленная материя и есть внутренний пламень, составляющий суть всякой формы. Белое, как алебастр, прекрасное человеческое тело тоже содержит в себе этот пламень, оно оттого и прекрасно, что пламень просвечивает сквозь кожу! Знайте же, Штрассер, что эта магма движет миром, придает мужество бойцам, заставляет ставить на кон собственную жизнь, наполняет сердца юношей жаждой славы, вспенивает кровь всякого удальца, идущего в сражение. Нас с Адольфом объединяет не что-то конкретное, земное. Человек как физический объект всегда сам по себе, люди могут сходиться и расходиться, могут предавать друг друга. Нас же сплавляет воедино бесформенная магма, кипящая глубоко под земной корой… 

Я дрался в жизни один раз, да и то не с тем, с кем следовало. И вовсе не потому, что не встречал людей, с которыми следовало подраться. Таких людей я встречал, но с ними я не дрался, а здоровался за руку, улыбался им, как лучшим друзьям. Потому что я уже был воспитанным человеком. А в тот раз, когда дрался, я еще не был воспитанным человеком, меня тогда только еще воспитывали. На нашей улице все между собой передрались и выяснили, кто сильнее, а кто слабее. На мою долю выпал мальчик, худой и болезненный, с головой, неуверенно сидящей на тонкой шее, и длинным носом, свисавшим вниз, словно уже заранее признавая свое поражение. С кончика носа свисала маленькая прозрачная капелька, и мальчик шумно втягивал ее в нос, как втягивает проводник пассажира, повисшего на ступеньке, когда дан уже сигнал к отправлению.

 — У всех в жизни есть главный вопрос, и моим был такой: можно ли одновременно быть зрелым, преданным, любящим взрослым человеком и по-прежнему участвовать в оргиях? — И какой ответ, Декс? — торжественно спросила Эмма. — Ответ нет, нельзя. Как только это понимаешь, жить становится намного легче. — Это точно. Другие участники оргии не будут греть твою постель по ночам. — Другие участники оргии не будут заботиться о тебе в старости. 

Титул ещё не делает человека аристократом. У некоторых нет никого титула, зато есть врождённое благородство, вот они-то и являются истинными аристократами, а других, взять хотя бы нас, не спасут никакие титулы, мы так и останемся париями.

Многие люди в попытке выглядеть сильными, решают, что лучше вообще не хотеть; желание делает человека уязвимым или разоблачает его: «Если я никогда не буду желать, я никогда не буду слабым». Другие, деморализованные, делают себя нечувствительными к собственному внутреннему опыту: «Если я никогда не буду желать, я никогда не буду разочарован или отвергнут». Иные скрывают свои желания от собственного взора в инфантильной надежде, что некий вечный попечитель сможет прочесть их желания вместо них. Есть что-то бесконечно успокоительное в вере в то, что кто-то другой удовлетворит наши невыраженные желания.

 Человечество может достичь звезд, всеобщего благополучия, люди могут путешествовать во времени и покорять дальние галактики. Но они остаются теми же людьми, какими были тысячу лет назад. Самый гуманный и талантливый человек будет бояться смерти и стремиться к любви. Одни буду жаждать славы, другие покоя, люди буду выбирать себе друзей и спутников жизни, но будут встречать и врагов и соперников, идеального человека, идеального общества, к счастью, быть не может — иначе бы человечество замерло в нирване и сгинуло бы в благостной неподвижности. 

 Наслаждение – вот изнанка каждой из ваших добродетелей. Человек совершает тот или иной поступок, потому что ему от этого хорошо, а если от этого хорошо и другим людям, человека считают добродетельным; если ему приятно подавать милостыню, его считают милосердным; если ему приятно помогать другим, он – благотворитель.