Длинные Цитаты про лучшее место

Он работал в лагерях уже пять сезонов подряд и слышал немалое количество историй о привидениях, которыми, якобы, кишмя кишат такого типа места. Большинство из них было вольным пересказом одной, ставшей уже классической, истории. Истории о «Сумасшедшем с крюком». Существовал, мол, какой-то маньяк, поубивавший порядочное количество людей. И вот он был заключен для лечения в какую-то психушку, которая — «так уж случилось» — находится неподалеку от одного из лагерей. Так вот: этот убийца потерял когда-то руку и вместо нее у него был стальной крюк. Его руку так никто и не мог найти. Этот параноик всю жизнь пытался разыскать свою руку, а потерял он ее в одном из близлежащих лесов. И если рассказывать эту историю в соответствующей обстановке, подробно описывая то, как он убивал своих жертв, то глаза слушающих ребят обычно вылезают от испуга из орбит, и они, развесив уши, следят за каждым словом рассказчика.

Да иди ты тоже к черту, и тебя и меня к черту. К черту весь этот город и всех, кто в нем живет. К черту этих всех продавцов авторучек, что вечно снуют между машинами и улыбаются за моей спиной. К черту этих мойщиков окон, этих грязных, что пачкают машину, идите к чертовой бабушке, найдите нормальную работу. К черту индусов, что вышивают по улицам в замызганных тачках, насквозь провонявшимися соусом карри, который преследует тебя целый день. К черту террористов в драных спортивках, чтобы все ОБОСРАЛИСЬ! К черту ***астов из Челси, со всеми их масляными мышцами, которые шатаются за ручку в моих парках и на моих тротуарах и трясут своими членами на 35-м канале. К черту корейских баб с их пирамидами фруктов по нереальным ценам, со всеми их тюльпанами и розами, завернутыми в пластик, 10 лет в стране и до сих пор не бельмеса по-английски.

Я не знаю никого, кто хотя бы раз не испугался собственного одиночества или его перспективы. Восприятие жизни в одиночку. И не важно, как человек оказался одиноким — по собственной воле, вследствие случайности или по прихоти судьбы. В то время как первая даёт силы на переосмысление биографии, её родные сёстры — случайность и судьба — обрекают большинство людей на мучения. Мы особенно боимся одиночества, считающегося своего рода расплатой за грехи. Чаще всего мнимые. Ты один, потому что с тобой очень трудно, ты одна, потому что у тебя слишком высокие требования, мы одни, потому что не одеваемся по моде. Мы слышим это с утра до вечера. И всё сильнее боимся одиноких дней и тихих вечерних часов. Тишины одиночества. И от страха перед ним делаем всё, чтобы как можно быстрее найти вторую половинку своей души и тела. Когда нужно, ломаем собственный характер, ожидания сводим к минимуму, отдаём последний грош за модную вещь. Лишь бы только не быть в одиночестве.

1. Детей учит то, что их окружает. 2. Если ребенка часто критикуют — он учится осуждать. 3. Если ребенка часто хвалят — он учится оценивать. 4. Если ребенку демонстрируют враждебность — он учится драться. 5. Если с ребенком честны — он учится справедливости. 6. Если ребенка часто высмеивают — он учится быть робким. 7. Если ребенок живет с чувством безопасности — он учится верить. 8. Если ребенка часто позорят — он учится чувствовать себя виноватым. 9. Если ребенка часто одобряют — он учится хорошо к себе относиться. 10. Если к ребенку часто бывают снисходительны — он учится быть терпеливым. 11. Если ребенка часто подбадривают — он приобретает уверенность в себе. 12. Если ребенок живет в атмосфере дружбы и чувствует себя необходимым — он учится находить в этом мире любовь. 13. Не говорите плохо о ребенке — ни при нем, ни без него. 14. Концентрируйтесь на развитии хорошего в ребенке, так что в итоге плохому не будет оставаться места. 15. Будьте активны в подготовке среды.

 Он говорит, что читателям не нужна история про очаровательного и талантливого ребенка, который снимался на телевидении, сделал на этом большие деньги, а потом жил долго и счастливо, и до сих пор живет долго и счастливо. Людям не нужен счастливый конец. Людям хочется читать про Расти Хаммера, мальчика из Освободи место для папы, который потом застрелился. Или про Трента Льюмена, симпатичного малыша из Нянюшки и профессора, который повесился на заборе у детской площадки. Про маленькую Анису Джонс, которая играла Баффи в Делах семейных – помните, она все время ходила в обнимку с куклой по имени миссис Бисли, – а потом проглотила убойную дозу барбитуратов. Пожалуй, самую крупную дозу за всю историю округа Лос-Анджелес. Вот чего хочется людям. Того же, ради чего мы смотрим автогонки: а вдруг кто-нибудь разобьется. Не зря же немцы говорят: Die reinste Freude ist die Schadenfreude. Самая чистая радость – злорадство.

— Вероника Франко, вы обвиняетесь в колдовстве! Вы сознаетесь в содеянном и полагаетесь на милость Господню или выслушаете мой приговор. — Я сознаюсь, ваша светлость. — Это Богоугодный поступок. Говорите. — Я сознаюсь, что любила человека, который не мог жениться на мне, потому, что у меня не было приданого. Я сознаюсь, что у меня была мать, которая научила меня другому образу жизни. Которому я противилась сначала, но потом приняла. Я сознаюсь, что стала куртизанкой. Что наслаждалась своей властью, доставляя удовольствие многим мужчинам, которые не принадлежали мне. — Ваша милость, она не говорит о покаянии. — Сознаюсь, что стала свободной шлюхой, а не покорной женой. Сознаюсь, что получала больше экстаза в страсти, чем в молитве. Такая страсть сама по себе молитва. Я сознаюсь... сознаюсь, что молила о том, чтобы снова почувствовать губы своего возлюбленного, объятия его рук, его ласку. — Вероника, прекрати! Спасай свою жизнь, пожалуйста.

 Несколько слов о страхе. Он – единственно настоящий враг жизни. Только страх может победить жизнь. Он – хитроумный, коварный противник, уж я-то знаю. Ему неведомы приличия, законы и традиции, он беспощаден. Страх выискивает у вас самое слабое место – и находит его точно и легко. А зарождается он всегда в сознании. Только что вы спокойны, владеете собой и чувствуете себя счастливым. Но вот страх, в виде ничтожного сомнения, точно шпион, закрадывается в ваше сознание. Сомнение порождает недоверие – и оно пытается прогнать прочь сомнение. Но недоверие сродни слабо вооруженному пехотинцу. Так что сомнение одолевает его без особого труда. И вот вас уже охватывает тревога. На вашу сторону встает разум. И вы снова обретаете уверенность в себе. Разум сполна вооружен самыми современными военными технологиями. Но к вашему удивлению, невзирая на тактическое превосходство и число былых безоговорочных побед, разум терпит поражение. Вы чувствуете, как теряете силы и твердость духа.

– Хорошо. Ясно ли вам, что страдание и есть та материя, из которой создан мир? – Почему? – Это можно объяснить только на примере. – Ну давай на примере. – Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота? – Знаю, – сказал шофер. – В кино даже видел. – Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только надо представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения в том, что стоит ему отпустить свои яйца, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть просто сосуд боли с седой косичкой, и если исчезнет боль, исчезнет он сам. ...–И что же твой Мюнхгаузен, боится отпустить свои яйца? – Я же говорю, тогда он исчезнет. – Так, может, лучше ему исчезнуть? На фиг нужна такая жизнь? – Верное замечание. Именно поэтому и существует общественный договор. – Общественный договор?

Товарообмен посредством денег – вот закон чести людей доброй воли. В основе денег лежит аксиома, что каждый человек – единоличный и полновластный господин своего разума, своего тела и своего труда. Именно деньги лишают силу права оценивать труд или диктовать на него цену, оставляя место лишь свободному выбору людей, желающих обмениваться с вами плодами своего труда. Именно деньги позволяют вам получить в награду за свой труд и его результаты то, что они значат для тех, кто их покупает, но ни центом больше. Деньги не признают иных сделок, кроме как совершаемых сторонами без принуждения и со взаимной выгодой.

 В нашей жизни имеется некоторое количество моментов, когда ты, вот так же как тот курьер, загораешься, чтобы сделать что-нибудь особенное. Перейти свой Рубикон, поднять планку, сменить работу, уехать в другую страну и т. д.. Что – нибудь изменить в своей жизни. Ты живешь с мыслью несколько дней, месяцев, лет. Затем она постепенно отходит на второй план, ты понимаешь, что рыпаться бесполезно, все равно ничего не изменить. Ты все больше попадаешь в плен заскорузлых идей разряда: всяк сверчок – знай свой шесток и где родился – там и сгодился и прочие мерзости, подрезающие человеку крылья с рождения. Ты оправдываешь многое воспитанием, средой обитания, родителями, которые с детства отучали тебя совершать необдуманные поступки. Ты вспоминаешь все то, что могло бы оправдать твое бездействие и стиль жизни, подобный бревну на лесосплаве. А ведь кто-то делает в жизни резкие движения? Им просто везет?

— Выхожу я весенней ночью — ну, ты понимаешь, когда уже закончились холода. Иду гулять. С девушкой. Через час мы приходим в такое место, где нас не видно и не слышно. Поднимаемся на горку, садимся. Смотрим на звезды. Я держу ее за руку. Вдыхаю запах травы, молодой пшеницы и знаю, что нахожусь в самом сердце страны, в центре Штатов, вокруг нас — города и дороги, но все это далеко, и никто не знает, что мы сидим на траве и разглядываем ночь… Мне хочется просто держать ее за руку, веришь? Пойми, держаться за руки… это ни с чем не сравнить. Держаться за руки так, чтоб было не различить, есть в них движение или нет. Такую ночь не забудешь никогда: все остальное, что бывает по ночам, может выветриться из головы, а это пронесешь через всю жизнь. Когда просто держишься за руки — этим все сказано. Я уверен. Пройдет время, все другое повторится раз за разом, войдет в привычку — но самое начало никогда не забудешь.

 — Правительство действительно враг народа. — Бобби поворачивается ко мне. — Боже мой, Виктор, тебе ли уж этого не знать. — Но Бобби, я не занимаюсь… политикой, — невнятно бубню я. — Все ей занимаются, Виктор, — говорит Бобби, вновь отворачиваясь от меня. — И с этим ничего не поделаешь. На это заявление мне нечего ответить, так что я молча допиваю остатки космополитена. — Тебе следует серьезно заняться своим мировоззрением. Твое мировоззрение вызвано недостаточной информированностью. — Мы убиваем безоружных людей, — шепчу я. — В прошлом году в нашей стране совершено двадцать пять тысяч убийств, Виктор. — Но… но я то не совершил ни одного из них. Бобби терпеливо улыбается, вновь возвращаясь к тому месту, где сижу я. Я смотрю на него с надеждой. — Лучше держаться от всего этого в стороне, Виктор? — Да, — шепчу я, — наверное, лучше. — Но это невозможно, — шепчет он в ответ. — Вот что ты должен понять. — Но, чувак, я же… я же… я же… — Виктор.