Цитаты про работу и жизнь

Я считаю, что мы могли бы гораздо больше доверять жизни, чем мы это делаем. Мы могли бы сократить заботы о себе хотя бы на столько, сколько мы их уделяем другим. Природа приспособлена к нашей слабости не менее, чем к нашей силе. Непрестанная тревога и напряжение, в котором живут иные люди, — это род неизлечимой болезни. Нам внушают преувеличенное понятие о важности нашей работы, а между тем, как много мы оставляем несделанным! А что, если бы мы захворали? Мы вечно настороже! Мы полны решимости не жить верой, если этого можно избежать; прожив весь день в тревоге, мы на ночь нехотя читаем молитвы и вверяем себя неизвестности. Уж очень «основательно» приходится нам жить; мы чтим наш образ жизни и отрицаем возможность перемен. Иначе нельзя, говорим мы, а между тем способов жить существует столько же, сколько можно провести радиусов из одного центра.

Я готов был браться за что угодно, если оно смахивало на авантюру, и бросал, когда это превращалось в работу, – а значит, жизнь работой я не считал.

Почему люди не указывают авторов текстов/стихов? Неужели эта работа меньше, чем обработка и сведение музыки? Чем рисование картины? Ведь их авторы тоже не спят ночами, всё время пишут и редактируют, а это не меньший труд, кто с этим знаком, меня поймёт. Часто жертвуют сном, а порой и жизнью. Получается исполнение — это вершина айсберга, но зарождение начинается с самых низов, из той бессонной ночи, но их никто не видит, но они достойны уважения. Ведь указав автора где бы то ни было: в стихах, песнях, афоризмах, прозе, не важно, читатель сможет без затруднения найти его, и прочесть другие творения, которые возможно ему чем-то помогут, помогут больше узнать, измениться, стать лучше.

Все, абсолютно все (даже дети) утопают в серости, начиная от лиц, заканчивая мелочными глупыми душонками, проданными денежному богу. Они не видят ничего, кроме собственных суетных проблем, ничего кроме собственных псевдо-величия и псевдо-важноси, псевдо-нужности. Это они построили эти уродливые серые дома, залили зеленые луга серым асфальтом, создали машины, зловонно выпускающие из себя серый дым и... создали себе подобных. Научили их своей до боли пошлой жизненной мечте и дали им зеленый свет на перекрестке в жизнь: школа, ВУЗ, работа, семья, дети, погибшая мечта, непройденный путь....

 Я не могу жить без напряжённой умственной работы. Исчезает цель жизни… Какая польза от исключительных способностей, доктор, если нет возможности применять их? 

 — Возвращаешься поздно, уходишь рано… — Все полицейские уходят рано и приходят поздно. — И многие заканчиввают жизнь в одиночестве. Ты этого хочешь? — Я ничего не хочу. Я просто делаю свою работу. 

Думал: моя жизнь оказалась похожа на лето, проведенное в городе, когда работы по уши, и вечеринки чуть ли не каждую ночь, и, предположим, еще кинофестиваль, который нельзя пропустить, и длинноногие девушки на верандах уличных кафе совсем не прочь познакомиться, и кружишься в этом веселом вихре, самоуверенно полагая, что ты сам и есть вихрь, а потом оказывается, что август уже на исходе, ночи стали длинными и холодными, а подоконник усыпан опавшими с неба сухими колючими звездами. И все бы ничего, но вдруг вспоминаешь, что ни разу не выбрался на рынок за спелыми вишнями, даже в соседском саду ни одной не сорвал, хотя каждый день ходил мимо. И вроде понимаешь, что ерунда, вишня — это просто вишня, кисло-сладкая сезонная ягода, обычная еда, что за блажь, но обидно до слез, потому что если не было вишен, значит, и лета толком не было, у всех вокруг было, а у тебя — нет, и в предпоследний день августа это уже не исправить, время немилосердно, проехали, баста.

Мы вышли из ресторана и пошли вдоль по улице медленно, наслаждаясь вечерней прохладой и запахом города, который стоит на море. Оно задаёт жизни особый ритм. Даже когда его не видно и не слышно, всё равно присутствует запах омытых солёной водой камней, влажного песка, мокрых досок, и в любом квартале, даже самом отдалённом, царит эта удивительная, волнующая атмосфера, когда есть возможность в любой момент забросить дела, какими бы важными они ни были, и унестись на пляж. И не надо для этого бежать в турагенство или искать варианты в Инете, заморачиваясь с визой, если её нет, потом долго и нудно ехать в аэропорт и проходить необходимые для отъезда формальности. Вот когда всего этого нет, когда море находится в двух шагах от работы, тогда это кайф.

 (Разговаривает с плачущим младенцем) — Привет, Стормагеддон. Это Доктор. Я здесь, чтобы помочь. Тише. Давай засыпай. В самом деле, перестань плакать. Тебя так много всего ожидает. Нормальная человеческая жизнь на Земле. Ипотечные выплаты, работа с девяти до пяти, постоянное ноющее чувство внутренней пустоты. Прибереги слезы на потом, малыш. 

Есть такой классический сюжет. Нищий малыш заглядывает в щелку барской усадьбы. Видит барчука, катающегося на пони. С тех пор его жизнь подчинена одной цели – разбогатеть. К прежней жизни ему уже не вернуться. Его существование отравлено причастностью к тайне. В такую же щель заглянул и я. Только увидел не роскошь, а правду. Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. Я увидел свободу за решеткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость. Я увидел человека, полностью низведенного до животного состояния. Я увидел, чему он способен радоваться. И мне кажется, я прозрел. Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой и насиловали коз. В этом мире убивали за пачку чая.

Когда американцы приезжают в те страны, где еще сохранилась культура и традиции, они очень удивляются, что их не обслуживают в обеденный перерыв. Потому что те деньги, которые продавец заработает на покупателях, лишив себя обеда и послеобеденного перерыва, ему придется потратить на лекарства. Американцы демонстрируют всему миру, как не надо жить. Это их величайшая миссия. Американская идея круглосуточного образа жизни, работа без обеда и выходных — очень пагубна. Это развращает культуру. Человек может в любое время суток пойти в магазин и купить пищу, принять алкоголь.

(Вопрос: считаете ли Вы, что хороший писатель должен страдать?) — Нет, жизнь и так тяжела. Идею, что «хороший писатель должен страдать», придумали мужчины. Флобер ходил и ныл, ах, как ему тяжело живется, как он страдает, пока какая-то женщина неплохо его обслуживала в быту. Женщин же никто в быту не обслуживает. Женщины выполняют всю реальную работу, а не придумывают себе страдания.