Цитаты про жару

Если ты ничего не будешь помнить, запомни главное: вдохновение изнутри - все равно что жар в печи. Оно позволяет печь сносные батские булочки. Но вдохновение снаружи - все равно что вулкан, оно меняет облик мира.

надеждаИ в черноте бездушного небаВ жаре истошного летаИ в яркости звезд падших То ли чужих, то ли нашихЯ вижу лицо твое ангел Надеждысверкающие одеждыи кроткий лик и слышу молитвызвук неначатой битвы.

Огненный смерч.Посвящается всем погибшим от лесных пожаров.Колдовские леса,Были в них чудеса –Бурундук и лиса,Птицы звонкие пели.Но погибла краса,Не летает оса,Не слышны голоса,Лишь сгоревшие ели!И дымятся пенькиУ ревущей реки,Не протянут рукиК ней березки младые,Тут и там огонькиОголяют клыки,Где же вы мотыльки,Где грибы боровые?В гневе пламя огняЗапрягает коня,По верхушкам звеняМчится дальше и дальше.И всю жизнь хороня,Черту верность храня,Догоняет меня,Жарит плоть и без фальши…

А еще Раневская любила фисташки. Тогда у нас не продавались на каждом шагу эти чудесные пакетики с солеными жареными орешками в раскрытых скорлупках, готовыми к употреблению. Фуфа сама жарила орехи с солью, но все равно не все скорлупки раскрывались. Фаина Георгиевна с ненавистью называла их «целками». Раскрытые же экземпляры она поощрительно называла на «б».

Когда загребаешь жар чужими руками, то мало думаешь о правилах противопожарной безопасности.

Поразительная разница существует между передовой, где льется кровь, где страдание, где смерть, где не поднять головы под пулями и осколками, где голод и страх, непосильная работа, жара летом, мороз зимой, где и жить-то невозможно, — и тылами. Здесь, в тылу, другой мир. Здесь находится начальство, здесь штабы, стоят тяжелые орудия, расположены склады, медсанбаты. Изредка сюда долетают снаряды или сбросит бомбу самолет. Убитые и раненые тут редкость. Не война, а курорт! Те, кто на передовой — не жильцы. Они обречены. Спасение им — лишь ранение. Те, кто в тылу, останутся живы, если их не переведут вперед, когда иссякнут ряды наступающих. Они останутся живы, вернутся домой и со временем составят основу организаций ветеранов. Отрастят животы, обзаведутся лысинами, украсят грудь памятными медалями, орденами и будут рассказывать, как геройски они воевали, как разгромили Гитлера. И сами в это уверуют! Они-то и похоронят светлую память о тех, кто погиб и кто действительно воевал!

Добро и зло заключено в привычках и желаньях, вражда и дружба сотни раз меняются местами, и это ведает любой, вкусивший горечь знанья, проникший в истинную суть того, что будет с нами. Благоразумье нас зовет уйти с путей позора, но каждого сжигает жар желанья и надежды. Кто этой болью поражен, да исцелится скоро, но нет лекарства для глупца, упрямого невежды. Хвала Аллаху — он царит, своей согласно воле. А люди слабые бредут, куда — не знают сами. Все сотворенное умрет, крича от смертной боли. Все гибнет, остаются сны, таблички с именами. Умершие отделены от нас, живых, стеною. Мы их не можем осязать, не видим и не слышим. Они ушли в небытие, отринули земное, они спешат на Страшный суд, назначенный всевышним. Над жизнью собственной своей рыдай, дрожа от страха К чужим гробам не припадай в рыданьях безутешных.

Маленький глиняный кувшинчик для воды стоял на столе. В углу комнаты на кровати лежал больной, томимый жаждой. «Пить! Пить...» — поминутно просил он. Близких не было дома, они ушли, оставив его одного. Мольба больного была так жалобна, что даже кувшинчик не выдержал. Он переполнился состраданием и, прилагая невероятные усилия, подкатился к постели больного, остановившись возле самой его руки. Больной открыл глаза, и взгляд его упал на кувшинчик. От этого зрелища он исполнился изумления и облегчения. Собрав все свои силы, больной поднял кувшинчик и прижал его к горячим от жара губам, но только тут понял, что кувшин пуст... Последние силы больной потратил на то, чтобы швырнуть кувшинчик в стену. Тот разлетелся на бесполезные куски глины.Читать далее »

Сирень, черемуха, каштанПодставили дождю,Жарой измученные плечи А он ревнивый хулиган Пытался градом погаситьКаштановые свечи

Поднимаясь с уровня метрополитенаПоднимаясь с уровня метрополитена нижнего,пробегая мимо лотка книжного,где-нибудь в переходе расположенного,стопки разглядывая неаккуратно разложенные,имеете возможность за истину зацепиться,взять её в руки, пронзить её спицей,слева посмотреть, справа, перевернуть,понравилось – взять, не понравилось – вернуть.В конце концов, другой лоток через сотню метров.Там хватает и дилетантов, и мэтров,Китая, Греции, Персии, Лации.Вот где знания концентрация.А в моей глубинке, в глуши угрюмой,как на нижней палубе в угольном трюме.Печь да жар, сердце заходится – глотнул, закрутил пробку.И снова совок, и снова топка.Наверх поднимешься, глянешь в небо – даль манит. Жаль. Только и жив, что хлебом.Сядешь, воткнёшь нож в него,а хочется слова божьего.Душа разрывается, раскалывается голова – так и придумываешь сам себе и Бога, и слова.

 На кончике цепи болтаются часы, на циферблате которых отсчитывается время. Мы слышим негромкое тиканье этих часов, взрывающих тишину, мы видим и циферблат, но часто не чувствуем бега времени. Каждая прожитая секунда оставляет свою отметину на каждом из нас; она проходит и уходит незаметно, скромно, тает в воздухе, как пар горячего рождественского пудинга. Обилие времени обдает нас жаром, время уходит, и нам становится зябко. Время, оно драгоценнее золота, дороже бриллиантов, дороже нефти, дороже всех земных сокровищ. Времени нам никогда не хватает, мы отвоевываем его в борьбе с самим собой, и потому мы должны тратить его с толком. Его не запакуешь в красивую коробку, не перевяжешь ленточкой, не положишь под деревцем под Рождество. Подарить его кому-то нельзя, но уделить, разделить с кем-то можно. 

Как долго следует жарить баранью ногу?