Длинные Цитаты про первых

Я расскажу про тех, кто остаётся в середине. Не про неудачников – их повесть слишком горька и скучна. Не про победителей – их историю не рассказать словами. Люди середины – их всегда больше, чем победителей и проигравших. На любой планете, у любой расы…Когда-то проблемы решались очень просто. Если одно племя обрело разум, а другое так и осталось стаей – оно превращалось в пищу. В мишень для стрел, которые не сумело придумать. В костяные наконечники для копий. Это были простые времена – и они ещё долго оставались такими. Те, кто опоздал в гонке, кто отстал хотя бы на полшага, – превращались в рабов. Загонялись в резервации и анклавы. Вставали по заводскому гудку и с первым лучом солнца. Простые времена – простые решения. Но простое время кончилось. Кто-то сумел дотянуться до неба. Кто-то сумел откусить от Древа Жизни. Кто-то оставил разум про запас – как мы оставили свои инстинкты на чердаке сознания. Что это было – один краткий миг или целая эпоха? Я не знаю.

Вот, скажем, знакомитесь вы с кем-то, лично или по переписке. Первый этап состоит в констатации существования друг друга – и чаще всего вы бываете очарованы. На этой стадии вы – Робинзон и Пятница на необитаемом острове; вы смотрите друг на друга в изумлении, в восторге от того, что в этом мире есть кто-то другой – такой другой и такой близкий одновременно. Ваша жизнь стала полнее, чем когда-либо, с его появлением, и вас захлестывает волна чувств к этому посланцу небес, с которым можно поговорить. Вы нарекаете его сказочным именем: друг, любимый, товарищ, гость, коллега – по обстоятельствам. Царит идиллия. Череда совпадений и различий («Совсем как я! А у меня наоборот!») поражает и переполняет детской радостью. В упоении вы даже не замечаете, как надвигается опасность. И вдруг он – здесь, рядом, у вашей двери. Разом протрезвев, вы не знаете, как сказать ему, что его сюда не звали.

 Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвования она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвования она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни.

Осень остается на весь октябрь, а в редкие годы — до ноября. Над головой изо дня в день видна ясная, строгая синева небес, по которой (всегда с запада на восток) плывут спокойные белые корабли облаков с серыми килями. Днем поднимается неуемный ветер, он подгоняет вас, когда вы шагаете по дороге и под ногами хрустят невообразимо пестрые холмики опавших листьев. От этого ветра возникает ноющая боль, но не в костях, а где-то гораздо глубже. Возможно, он затрагивает в человеческой душе что-то древнее, некую струнку памяти о кочевьях и переселениях, и та твердит: в путь — или погибнешь… в путь — или погибнешь… Ветер бьется в дерево и стекло непроницаемых стен вашего дома, передавая по стрехам свое бесплотное волнение, так что рано или поздно приходится оставить дела и выйти посмотреть.

Миф об СССР как о самой читающей стране в очень большой мере связан с тем, что СССР обладал специфически скособоченной, усеченной структурой потребления и досуга: огромное количество людей читали книжки не от хорошей жизни, а потому что чтению не было никакой альтернативы. Когда же в начале 2000-х мы, наконец, заметили серьезное снижение интереса к чтению, то, конечно, первое, что пришло всем в голову — это интернет: он, дескать, предлагает то же самое чтение, только бесплатно — вот все и отказываются от нормальной привычной книги. Но на самом деле причина была иной: конкурентом книги стало не бесплатное чтение в интернете, но поход в кафе с друзьями, социализация, качественное телевидение, кинематограф… То есть просто принципиально иные досуговые формы, которых Советский Союз не предлагал вовсе или предлагал, дополняя очень большим социальным прессингом. Как результат, чтение и перечитывание — важный элемент советской культуры — практически ушло из нашего обихода.

Конечно, это тоже малодушие, но что такое один акт малодушия в глобальном масштабе? Песчинка, капля, миг… Эта мысль взбодрила Колли, и она даже улыбнулась лукавой улыбкой, ударив по струнам и выводя первые ноты. Потребовалось не больше тридцати секунд. Он заколотил кулаками по смежной с ее комнатой стене. Усмехнувшись, она продолжала играть. Он продолжал молотить по стене. Через несколько секунд стук в стену стих, она услыхала, как хлопнула его дверь, а через секунду он забарабанил в ее дверь. Колли не спеша отложила смычок, прислонила инструмент к стулу и пошла открывать. Он был взбешен, и вид у него был чертовски сексуальный. — Прекрати! — Прошу прощения? — Прекрати, — повторил он и слегка толкнул ее. — Я не шучу. — Не понимаю, о чем ты говоришь. И не смей толкаться. — В ответ она тоже толкнула его. — Ты прекрасно знаешь: я терпеть не могу, когда ты это играешь. — Я имею право играть на виолончели, когда захочу. Сейчас всего десять — детское время. Я никому не мешаю.

Да... Наверное, пора... Пора навести порядок в голове, как иногда мы наводим порядок в любимом гараже — перебира-а-аем коробочки с прошлым, смеемся, грустим, сортируем... — это выбрасываем, это соседке пригодится, это пока сохраним — авось самим сгодится, мало ли что... Так и в голове... Точно так же — никакого отличия... раскладываем все по полочкам, мысли о Боге — на первую, самую чистую и красивую полку — пусть я пользуюсь ими не часто, но отдавать их никому не собираюсь... Они мне самой дороги... Мм мм.... что у нас в этом замшелом пакете? Оооо... Мысли о вечном... Для начала их надо простирнуть и проветрить — и на верхнюю полку, но на видное место... Вами я частенько пользуюсь... А это что за баулы? Огромные воздушные мешки? Аааа... это же мечты! Аккуратно укладываю их на антресоли... Сейчас не до вас... Вообще то мечтать не вредно... Но и здоровее от этого не становишься... Мысли о хорошем, ну куда вас деть то? Вас много...

Первое, на что я обратил внимание в тот первый день в Бомбее, – непривычный запах. Я почувствовал его уже в переходе от самолета к зданию аэровокзала – прежде, чем услышал или увидел что-либо в Индии. Этот запах был приятен и будоражил меня, в ту первую минуту в Бомбее, когда я, вырвавшись на свободу, заново вступал в большой мир, но он был мне абсолютно незнаком. Теперь я знаю, что это сладкий, тревожный запах надежды, уничтожающей ненависть, и в то же время кислый, затхлый запах жадности, уничтожающей любовь. Это запах богов и демонов, распадающихся и возрожденных империй и цивилизаций. Это голубой запах морской кожи, ощутимый в любой точке города на семи островах, и кроваво-металлический запах машин. Это запах суеты и покоя, всей жизнедеятельности шестидесяти миллионов животных, больше половины которых – человеческие существа и крысы. Это запах любви и разбитых сердец, борьбы за выживание и жестоких поражений, выковывающих нашу храбрость.

 Да… Наверное, пора… Пора навести порядок в голове, как иногда мы наводим порядок в любимом гараже — перебира-а-аем коробочки с прошлым, смеемся, грустим, сортируем… — это выбрасываем, это соседке пригодится, это пока сохраним — авось самим сгодится, мало ли что… Так и в голове… Точно так же — никакого отличия… раскладываем все по полочкам, мысли о Боге — на первую, самую чистую и красивую полку — пусть я пользуюсь ими не часто, но отдавать их никому не собираюсь… Они мне самой дороги… Мм мм…. что у нас в этом замшелом пакете? Оооо… Мысли о вечном… Для начала их надо простирнуть и проветрить — и на верхнюю полку, но на видное место… Вами я частенько пользуюсь… А это что за баулы? Огромные воздушные мешки? Аааа… это же мечты! Аккуратно укладываю их на антресоли… Сейчас не до вас… Вообще то мечтать не вредно… Но и здоровее от этого не становишься… Мысли о хорошем, ну куда вас деть то?

В штурмовом отряде вперёд высылаются снайперы, а потом отряд направляется к цели задания. Наводчик в отряде обычно идёт перед командой из 6-8 человек. Чаще всего, он идёт впереди, а сразу за ним — командир отряда. Когда отряд приближается к цели, снайперы занимают позиции, а потом — штурмовики начинают захват. Наводчик пробирается вперёд и смотрит, какие двери открыты, какие закрыты, что придётся взламывать. Потом наводчик и взломщик решают, как они будут работать: использовать взрывчатку или болторез, может быть, взломать замок... В общем, какую бы технику или метод они не выбрали, их задача — открыть нам путь к цели. Когда мы входим... Знаете, обычно тут не до команд — я не указываю людям, что им делать, куда идти и стрелять. Они уже большие мальчики — мы все уже давно занимаемся этой работой, и мне нет смысла рассказывать им, как её выполнять. Мы просто заходим в здание и зачищаем его. Мы работаем быстро и агрессивно — в нашем деле медлить нельзя.

— В «Японском прокате кошек» мы предлагаем кошек трех различных сортов. С учетом страхования от травм, от повреждения имущества, а также ответственности... 1-й сорт стоит 10 тысяч, 2-й – 7 тысяч и 3-й – 5 тысяч иен. Кошку какого сорта вы бы хотели взять напрокат? — А как различаются 1-й, 2-й и 3-й сорта? — К 1-му сорту относятся персы, мейн-куны, шотландские вислоухие и другие элитные породы. Они с лучшими родословными и полностью всему обучены, так что они сполна оправдают ваши ожидания. Вдобавок они обучены поднимать хвост, когда зовешь их по имени. Второй сорт – трехцветные и табби: пятнистые и полосатые, темные и серые, а также другие японские породы. Поскольку они местные, их хвосты не столь длинны, чтобы торчать вверх, когда их позовешь. Они полностью всему обучены. Предпочитают рыбу мясу. И третий сорт – это... полукровки. — И это всё? — Что вы имеете в виду? — Это всё, что вы можете сказать о третьем сорте? — Это всё, что я могу сказать. Есть вопросы? — Ну-у...

Это папа? Возможно. Но даже если не папа, то все равно человек. Я вырвал эти страницы. Я сложил их в обратном порядке: последнюю — сначала, первую — в конце. Когда я их пролистал, получилось, что человек не падает, а взлетает. Если бы у меня еще были снимки, он мог бы влететь в окно, внутрь здания, и дым бы всосался в брешь, из которой бы вылетел самолет. Папа записал бы свои сообщения задом наперед, пока бы они не стерлись, а самолет бы долетел задом наперед до самого Бостона. Лифт привез бы его на первый этаж, и перед выходом он нажал бы на последний. Пятясь, он вошел бы в метро, и метро поехало бы задом назад, до нашей остановки. Пятясь, папа прошел бы через турникет, убрал бы в карман магнитную карту и попятился бы домой, читая на ходу «Нью-Йорк Таймc» справа налево. Он бы выплюнул кофе в кружку, загрязнил зубной щеткой зубы и нанес бритвой щетину на лицо. Он бы лег в постель, и будильник прозвенел бы задом наперед, и сон бы ему приснился от конца к началу.