Цитаты про движение жизнь

 Моменты, когда можно было сделать выбор и пустить жизнь по другому руслу, кажутся теперь недосягаемо прекрасными. Хотя бы потому, что невозможно вернуться туда, откуда ты однажды ушел. В решающий момент – и это потом особенно терзает – одно слово, один жест, одно движение – и все, поезд жизни пошел по другому пути. Сказать Да вместо Нет или, напротив, сказать Нет вместо Да. Или уйти, или не уйти. И вот человек потом всю жизнь раз за разом возвращается памятью к этому моменту и совершает ТОТ САМЫЙ ПОСТУПОК. 

В конце концов, безголовой природе наплевать на всяческие придуманные феминистками теории заговора, она рациональна и всякий её солдат естественным отбором определен на то место, к коему больше приспособлен. Лишь в последние 100-150 лет женщины стали отходить от плиты и приходить в большую жизнь. Потому что они всегда опаздывают, ибо находятся на шаг сзади — за спиной мужчин. Признавать такое женщинам обидно. И мне по-человечески это понятно. Обидно, согласен. Как обидно родившемуся с ДЦП быть не таким, как все. Как слепому горько, что он слеп... Но это еще не повод, чтобы создавать политическое движение слепых с целью всем остальным выколоть глаза — для равноправия. Это даже не повод требовать ради «равных возможностей» посадить слепых за штурвалы пассажирских самолетов. Слепые это понимают. Феминистки — нет. Они в тысячный раз начинают лепетать про свою теорию всемирного заговора.

ШАГ этот оказался лишним, но не исправить действий. Что сделано, то сделано. И вариант вернуть секунды эти драгоценные, тут не уместен. Тут главное - оставаться тем, кто есть. И, отступив от принципов, собраться с силами, И продолжать движения к вершинам. Не ждать подачи свыше, а прорубить себе дорогу в жизни самому, Пусть этот ШАГ В СТОРОНУ, но остальные будут в линию прямую. Верю я, шагая прямо смело, не отступаю и не отступаю.

 Его не пугала, например, трещина потолка в его спальне: он к ней привык; не приходило ему тоже в голову, что вечно спертый воздух в комнате и постоянное сиденье взаперти чуть ли не губительнее для здоровья, нежели ночная сырость; что переполнять ежедневно желудок есть своего рода постепенное самоубийство; но он к этому привык и не пугался. Он не привык к движению, к жизни, к многолюдству и суете.В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою добраться благополучно до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют.Не то на него нападал нервический страх: он пугался окружающей его тишины или просто и сам не знал чего — у него побегут мурашки по телу. Он иногда боязливо косится на темный угол, ожидая, что воображение сыграет с ним штуку и покажет сверхъестественное явление.Так разыгралась роль его в обществе.

... время всякий человек чувствует и проживает по-разному — для иных существует окоп времени, в окопе они пережидают свою жизнь; для кого-то есть волна времени, на её гребне они добиваются успеха; но некоторым дано чувствовать весь океан времени, всё его необъятное пространство, его движение и его бури.

Вопрос в том, является ли живым существом то, что представляется живым? Или напротив, нет ли жизни в бездушной вещи? Вот почему человечество так одержимо созданием кукол. Они сделаны по образу и подобию человека. Они, в сущности, и есть люди, и человеку становится страшно от мысли, что он всего лишь тонкий механизм. Другими словами, это страх того, что человечество ничего из себя не представляет. Наука в поисках ответа на вопрос, что есть жизнь, создала этот страх. Тот факт, что гармонию можно проверить алгеброй, неминуемо несет с собой мысль о том, что человека тоже можно представить как совокупность механических деталей. Тело человеческое - механизм, что движется собственным духом, оно - высший пример вечного движения. Теперь, когда к компьютеру можно подключить все что угодно, человек тоже стремится подключить себя к тому, у чего есть разъем, чтобы компенсировать собственную ущербность.

БитваIТучи чёрные над степьюПоглотили собой солнце.Мрак окутал всю долину.Ветер шумный вдруг проснулся.Взволновались травы. ПтицыНизко-низко над землёюЗакружились в суматохе,Закричали вдруг тревожно.Молния в лиловых тучахОсветила всю равнину,Где войска сходились грозноНа сражение, на битву.От раскатистого громаСодрогнулось всё живое.И застыло войск движенье,Замерла на миг природа.Жизнь молилась, трепеталаВ тишине зловещей, мрачнойПеред бурей неизбежнойПеред сечею кровавой.IIСмерть неслась уже на стрелах,Первых встречных поражая.А войска всё шли навстречуВ напряжении безмолвном.Время жизни сокращалосьС каждым шагом обречённо.Две волны людских потоковНаконец соединились.Тишину прорезал грохот:Лязг мечей, удары копий.Взоры гневные и крики,Стоны раненых повсюду.Редкий возглас о пощадеПроносился в адском шуме.И жестокие ударыРазрывали плоть на части.Смерть кружилась ураганом.Ливень шел стеной, смываяКровь с убитых и живущих.Битва, битва разгоралась…

Бей! И после удара я встану с колен, Чтобы продолжить движенье вперед. Я буду быстрее, сильнее и раны Дадут мне решимость пройти поворот. Я буду искать, Я буду меняться! Молодость сводит планеты с орбит! В неравной борьбе я прожил жизней двадцать, Я был побежден, но ни разу убит.

Колокольный звон над Римом кажется неутомимым, - все неистовей прилив волн, идущих на прорыв. Но внезапно миг настанет. Он иссякнет, он устанет, остановится, остынет, как вода, куда-то схлынет, и откатится куда-то гул последнего раската, - в землю или в небеса? И возникнут из потопа Рим, Италия, Европа, малые пространства суши - человеческие души, их движения, их трепет, женский плач и детский лепет, рев машин и шаг на месте, шум воды и скрежет жести, птичья ярмарка предместий, милой жизни голоса.

Здесь куришь на балконе, смотришь на дрожащие огни, казалось бы, далекого, чужого города и всегда грустишь из-за того, что твой мир ограничен краем майки любимого человека, а того нет и уже не будет рядом. Потому что не сошлись, потому что вашу дорогу замело, и нет никакой возможности расчистить — осадки не прекращаются, усиливаются, и кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем движение будет восстановлено. Может это будет уже не в твоей жизни.

— Выхожу я весенней ночью — ну, ты понимаешь, когда уже закончились холода. Иду гулять. С девушкой. Через час мы приходим в такое место, где нас не видно и не слышно. Поднимаемся на горку, садимся. Смотрим на звезды. Я держу ее за руку. Вдыхаю запах травы, молодой пшеницы и знаю, что нахожусь в самом сердце страны, в центре Штатов, вокруг нас — города и дороги, но все это далеко, и никто не знает, что мы сидим на траве и разглядываем ночь… Мне хочется просто держать ее за руку, веришь? Пойми, держаться за руки… это ни с чем не сравнить. Держаться за руки так, чтоб было не различить, есть в них движение или нет. Такую ночь не забудешь никогда: все остальное, что бывает по ночам, может выветриться из головы, а это пронесешь через всю жизнь. Когда просто держишься за руки — этим все сказано. Я уверен. Пройдет время, все другое повторится раз за разом, войдет в привычку — но самое начало никогда не забудешь.

Как странно: у этих слепцов, потерявших зрение на войне, движения другие, чем у слепорожденных, - стремительнее и в то же время осторожнее, эти люди еще не приобрели уверенности долгих темных лет. В них еще живет воспоминание о красках неба, земле и сумерках. Они держат себя еще как зрячие и, когда кто-нибудь обращается к ним, невольно поворачивают голову, словно хотят взглянуть на говорящего. У некоторых на глазах черные повязки, но большинство повязок не носит, словно без них глаза ближе к свету и краскам. За опущенными головами слепых горит бледный закат. В витринах магазинов вспыхивают первые огни. А эти люди едва ощущают у себя на лбу мягкий и нежный вечерний воздух. В тяжелых сапогах медленно бредут они сквозь вечную тьму, которая тучей обволокла их, и мысли их упорно и уныло вязнут в убогих цифрах, которые для них должны, но не могут, быть хлебом, кровом и жизнью. Медленно встают в потускневших клеточках мозга призраки голода и нужды.