Длинные Цитаты про подруг

Да иди ты тоже к черту, и тебя и меня к черту. К черту весь этот город и всех, кто в нем живет. К черту этих всех продавцов авторучек, что вечно снуют между машинами и улыбаются за моей спиной. К черту этих мойщиков окон, этих грязных, что пачкают машину, идите к чертовой бабушке, найдите нормальную работу. К черту индусов, что вышивают по улицам в замызганных тачках, насквозь провонявшимися соусом карри, который преследует тебя целый день. К черту террористов в драных спортивках, чтобы все ОБОСРАЛИСЬ! К черту ***астов из Челси, со всеми их масляными мышцами, которые шатаются за ручку в моих парках и на моих тротуарах и трясут своими членами на 35-м канале. К черту корейских баб с их пирамидами фруктов по нереальным ценам, со всеми их тюльпанами и розами, завернутыми в пластик, 10 лет в стране и до сих пор не бельмеса по-английски.

Мне дружба в обители этой отрады еще не дала, Я сердца такого не знаю, в котором бы правда жила! От кучки друзей лицемерных уж лучше бы стать в стороне, Ненужные эти знакомства довольно поддерживать мне! Друзья не затем суетятся, что им твоя доля близка: Своей они требуют доли и сладкого ищут куска. Твоей они ищут поддержки, когда ты здоров и богат, — А в черный твой день убегают и прямо в глаза не глядят. Уменьшится если богатство — уменьшится тут же любовь, Не быть презираемым хочешь — динары, динары готовь! Друзья тебе вред приносили, радея о пользе своей, — От них похвалы ожидая, для них свои силы развей. Ты весел, покамест у власти, — легко пробегают года, Но стать беспокойным, угрюмым любого заставит нужда! Напрасно ты ищешь надежных, кольчуге подобных друзей: Никто узелка не развяжет запутанной сети твоей! Ни в холод, ни в зной — ты запомни — друзья не годятся. Они Холодного ветра не терпят, от зноя спасутся в тени.

 Мы готовы, вы готовы, все всегда готовы платить за настоящую красоту. Но настоящая красота не доступна нашему бумажнику. Признайтесь себе честно, сколько по-настоящему красивых женщин (мужчин) вы тр???ли за всю свою насыщенную сексуальными приключениями жизнь? Трех? Двух? Не удивлюсь, если ни одной (ни одного). Не находя в своем окружении настоящего совершенства, мы согласны на полукрасоту, на имитацию. Если девушка хотя бы не отвратительна, хотя бы немного симпатична, мы уже готовы жениться на ней и кормить ее всю оставшуюся жизнь. Но даже такие девушки редкость. И мы женимся на уродинах. Мы почти любим их. Конечно, главное ведь, чтобы человек был хороший. Но всегда тоскуем по красоте, которую нам не дано познать в непосредственном ощущении. Это наполняет нашу жизнь страданием. Служит еще одной причиной внутреннего разлада. Ведь мы не понимаем, что красота – это действительно большая редкость, и наши шансы на контакт с ней близки к нулю!

Еще в начале двадцать первого века Датапол – он тогда назывался по-другому, но не в этом суть, – в первый раз составил полную базу всех секс-девиантов. Технология онлайн-наблюдения тогда делала свои первые шаги. В ее основе в те дни лежал простой, но мудрый принцип. Ты будешь смеяться, Ке, но каждый профессионал знает, что вы, извращенцы, реагируете не столько на картинку, сколько на подпись под ней… Кеша проглотил это «вы, извращенцы» безропотно. Роптать не имело смысла по многим причинам. – На картинке может быть пожилая негритянка, режущая арбуз, а подпись будет «тинэйджеры, пойманные в ванной» – и клиент все равно кликнет по ссылке. Человеческий мозг так прошит, что словесный уровень кодировки преодолевает визуальный. Сотни лет люди кричат, что мы живем в царстве визуальных образов. Это, конечно, так – но классифицировать визуальное многообразие можно только с помощью слов. Поэтому уже в двадцать первом веке главные порносайты мира были просто филиалами Датапола.

Вместо зрачков у нее была бездна, и он не понял, видит она его или нет. Все-таки он поднял ее на руки и понес, прижимая к истекающему кровью сердцу, которое плакало из-за недолговечности и несовершенства жизни, как будто умирало и возрождалось оттого, что пока еще она рядом с ним, и он тяжело дышал, и в голове у него все было темно, и он все время целовал ее шею со шрамом и боялся уронить ее, потому что ноги плохо его держали!.. Они упали на диван, и он получил ее в свое полное распоряжение, а она получила его, и он забыл о недолговечности жизни, о скоротечности времени и еще о том, что трусость – худший из человеческих пороков. Она закрыла глаза, и бездна закрылась тоже. Они остались тем, кем и были, – мужчиной и женщиной, впервые узнавшими друг друга и то самое главное, для чего предназначалась вся канитель с Адамом и Евой! Для того чтобы получился огонь, нужно, чтобы молния ударила в землю, чтобы камень ударил о камень. Огонь не бывает сам по себе, он не берется ниоткуда!..

— Вероника Франко, вы обвиняетесь в колдовстве! Вы сознаетесь в содеянном и полагаетесь на милость Господню или выслушаете мой приговор. — Я сознаюсь, ваша светлость. — Это Богоугодный поступок. Говорите. — Я сознаюсь, что любила человека, который не мог жениться на мне, потому, что у меня не было приданого. Я сознаюсь, что у меня была мать, которая научила меня другому образу жизни. Которому я противилась сначала, но потом приняла. Я сознаюсь, что стала куртизанкой. Что наслаждалась своей властью, доставляя удовольствие многим мужчинам, которые не принадлежали мне. — Ваша милость, она не говорит о покаянии. — Сознаюсь, что стала свободной шлюхой, а не покорной женой. Сознаюсь, что получала больше экстаза в страсти, чем в молитве. Такая страсть сама по себе молитва. Я сознаюсь... сознаюсь, что молила о том, чтобы снова почувствовать губы своего возлюбленного, объятия его рук, его ласку. — Вероника, прекрати! Спасай свою жизнь, пожалуйста.

 Чёрный делает вещи как бы более реальными. Жизнь — скучная и бессмысленная штука. Всё начинается с возвышенных надежд, которые потом рушатся. Мы понимаем, что все мы умрём, так и не найдя ответа на самые главные вопросы. Мы развиваем все эти тягомотные идеи, которые просто по-разному объясняют нашу реальную жизнь, но не дают нам никаких ценных знаний о великом, настоящем. По сути, мы проживаем короткую жизнь, полную разочарований, а потом умираем. Мы заполняем её всяким дерьмом — карьерой и браком, чтобы создать для себя иллюзию, будто в этом есть какой-то смысл. Героин — честный наркотик, потому что он избавляет от иллюзий. Если тебе хорошо под героином, то ты кажешься себе бессмертным. А если тебе плохо, то ты с головой окунаешься в то дерьмо, которое и так тебя окружает. Это единственный по-настоящему честный наркотик. Он не изменяет твоё сознание. Он просто доставляет тебе кайф и чувство благополучия.

Иногда женщина уходит. Не потому что разлюбила, а чтобы понять, что любима. Чтобы вдохновить мужчину на свершения. Чтобы он осознал, насколько она необходима ему. Но женщина никогда не уйдёт без повода, так делают только взбалмошные особы. И если Вы получили приставку «экс», то где-то не додарили любви, поскупились на тепло, какой-то крик души её остался Вами не понят или не услышан. А что скорее всего (и это самое главное), Вы не дали ей ощущение, что она единственная и неповторимая! Никогда женщина не захочет покинуть того, кто уверит её в этом. Конечно, в том случае, если она любит. И вот тут начинается самое интересное... Потому что любящая женщина способна простить многое, очень многое, что бы она не говорила в тот момент, когда уходила. Это испытание, экзамен, называйте как хотите. И если она действительно Вам нужна, Вы обязаны его пройти. Поскольку женщины не возвращаются туда, где их не ценят и не боятся потерять, как бы сильно они ни любили.

 Мои папа и мама! Я живу хорошо. Просто замечательно. У меня есть свой дом. Он теплый. В нем одна комната и кухня. А недавно мы клад нашли и корову купили. И трактор — тр-тр Митю. Трактор хороший, только он бензин не любит, а любит суп. Мама и папа, я без вас очень скучаю. Особенно по вечерам. Но я вам не скажу, где я живу. А то вы меня заберете, а Матроскин и Шарик пропадут. А еще у нас печка есть теплая. Я так люблю на ней отдыхать. Здоровье-то у меня не очень: то лапы ломит, то хвост отваливается. Потому что, дорогие мои папа и мама, жизнь у меня была сложная, полная лишений и выгоняний. Но сейчас все по-другому. И колбаса у меня есть, и молоко парное стоит в мисочке на полу. Пей — не хочу. Мне мышей даже видеть не хочется. Я их просто так ловлю, для развлечения… Или на удочку, или пылесосом из норок вытаскиваю и в поле уношу. А днем я люблю на крышу вскарабкаться. И там глаза вытаращу, усы расправлю и загораю как ненормальный. На солнышке облизываюсь и сохну.

 Заезжает Трент, рассказывает, как парочка еврейских принцесс истеричек якобы видели в Бель Эр каких то монстров; идет разговор об оборотнях. Кто то из принцессиных подружек будто бы исчез. Вчера вечером в Бель Эр шел розыск, ничего не нашли, за исключением – здесь Трент ухмыляется – трупа изуродованной собаки. Еврейские принцессы, которые, по словам Трента, вообще без башки, поехали ночевать к подруге в Энчино. Трент говорит, что у еврейских принцесс, видимо перепивших диетколы, была своего рода аллергическая реакция. Может быть, соглашаюсь я; но история меня тревожит. После ухода Трента я пытаюсь позвонить Джулиану, но никто не отвечает, я пытаюсь понять, где бы он мог быть. Вешаю трубку, уверенный, что слышу, как кричат в соседнем доме, ниже по каньону, закрываю окно. Еще слышен собачий лай, KROQ играет старую песню Doors , на тринадцатом канале Война миров, я переключаю на какую-то религиозную программу, где проповедник вопит: Дайте Господу вас использовать.

Всё вокруг – декорации, меняющиеся от жизни к жизни. Меняется всё, константа – только ты. Жизнь слишком коротка, чтобы жить один раз. Каждый раз тебя просто забрасывают в новый проектный фильм, где ты играешь главную роль. Тогда почему нас так много? Возможно, каждый из нас – это кусочек чего-то одного, изначального существа. Это было единым, и разрывая время, проживая миллиарды жизней, оно размножилось под воздействием законов физики. Или любой из нас, особенный и первоначальный, обязан проживать каждый вариант жизни. Может, дежавю – это когда ты делаешь то же самое, что кто-то другой делал в этой жизни до или после тебя. Или дежавю – это то, что происходило бы с тобой в альтернативной реальности, где ты сделал что-то по-другому, чем в этом варианте. В любом случае, это долгий круг, который кончится нескоро. Дальше другие реальности. После них забвение. С нашим механизмом самоуничтожения ничего не поделаешь.

 Это не солдаты; это люди. Не искатели приключений, не воины, созданые для резни, не мясники, не скот. Это земледельцы, оторванные от своего дела. Они готовы. Они ждут сигнала убийства и смерти; но, вглядываясь в их лица между вертикальными полосками штыков, видишь, что это попросту люди. Каждый из них знает, что прежде чем встретить солдат, одетых по-другому, которых он должен будет убивать, ему придётся подставить грудь, живот, всё своё беззащитное тело под дула наведённых на него винтовок, под снаряды, гранаты и, главное, под планомерно действующий, стреляющий почти без промаха пулемёт, под все орудия, которые теперь затаились и грозно молчат. Эти люди не беззаботны, не равнодушны к своей жизни, как разбойники, не ослеплены гневом, как дикари. Вопреки пропаганде, которой их обрабатывают, они не возбуждены. Они выше слепых порывов. Они не опьянены ни физически, ни умственно.