Длинные Цитаты про жадных

 — Что такого природа дает нам? Разве она не жадна, не разрушительна, не жестока, не непостоянна и не совершенно черства? Не замечали ли вы, что она лучше всего умеет убивать и калечить? Разве вы не видите, что зло — ее естественный элемент? Что ее творческие порывы только наполняют мир кровью, слезами и горем. — Она — наша мать! — Какая мать тратит столько своей энергии, причиняя страдания, беспощадно и систематически убивая собственных детей? Стоит только бросить взгляд на эту вашу мать, и станет понятно, что она создает только, чтобы уничтожить. Все, что она делает, так это убивает! А мы — ее дети! Так почему же, мы, должны вести себя иначе? Я убил бы такую мать! Что же касается Бога… Природа, по крайней мере, существует независимо от нашей воли, наших желаний. А Бог… Он просто создан из человеческих страхов и надежд. Люди всегда были несчастны. И они всегда боялись. Они ищут причину бед и надеются остановить свои страдания.

Сидеть у подножья горы и дышать. Больше ничего не нужно. Научиться дышать — это главная цель, в устремлении которой все клетки моего тела едины. Научить дышать ровно, глубоко и спокойно сейчас. Именно сейчас каждый мой вдох кажется дерзким в своей значимости, в значимости этих секунд, где есть осознанное Я. Погрузить свое Я в окаменелое безмолвие, легкое и грузное одновременно. Мое прошлое прорастает былым, мое будущее тает в дымке, мои старые диалоги устали мотаться лентами, и я с глубокой благодарностью за уроки отпускаю их из просторов своей памяти. Я вдыхаю воздух уже не жадно. Я вспоминаю о том, что во Вселенной всего и всегда достаточно. И это в любое время константа, то постоянное, что так часто засыпается горстями бытовых зарисовок. Сидеть у подножья горы и дышать. Дышать миром, свободой, дышать сердцем, что начинает откликаться на каждую мысль, дышать пространством, и наконец, собой. Да, научиться дышать собой — это то, что исцеляет от фальши.

Каково это — быть актёром? Возможно, больно. Проживать насквозь, невыразимо, невыносимо, многие жизни, расписывать изнанку собственного сердца чужими страстями, трагедиями, взлетать и падать, любить и умирать, и вновь вставать, унимать дрожь в руках, и снова начинать новую жизнь, снова плакать, сжимая в бессилии кулаки и смеяться над собой. Изредка приподнимая край маски, уже не для того, чтобы вспомнить своё собственное лицо, а лишь затем, чтобы сделать глоток свежего воздуха, не пропахшего гримом. Больно... Но в то же время — прекрасно. Обнажать чувства до предела, настоящие, живые чувства, куда более реальные бытовых кухонных переживаний, доводить их до апогея, задыхаясь от восторга бытия, захлёбываясь алчным огнём жадных, жаждущих глаз зрителя. И падая на колени, почти не существуя ни в одном из амплуа, почти крича от разрывающего тебя смерча жизни и смерти, судьбы и забвения, видеть, как с тобою вместе, замерев в унисон, в едином порыве умирает зал.

 В течение лета и зимы бывали такие часы и дни, когда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними было страшно; они грубы, нечестны, грязны, нетрезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, боятся и подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик. Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги? Мужик. Кто украл у соседа, поджег, ложно показал на суде за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях первый ратует против мужиков? Мужик. Да, жить с ними было страшно, но все же они люди, они страдают и плачут, как люди, и в жизни их нет ничего такого, чему нельзя было бы найти оправдания. Тяжкий труд, от которого по ночам болит все тело, жестокие зимы, скудные урожаи, теснота, а помощи нет и неоткуда ждать ее.

 Гибель в пасти дракона описывалась весьма красочно и подробно: Дракон тут же жадно впился в принца клыками. Разрываемому на мелкие кусочки юноше было невыносимо больно, но он терпел муку, пока чудовище не изжевало его целиком. Тут принц вдруг ожил, тело его срослось, и он выскочил из драконьей пасти! И не было на нем не единой царапины. А дракон бухнулся оземь и издох. Я прочел этот абзац раз сто, не меньше. Но предложение И не было на нем ни единой царапины казалось мне серьезной ошибкой, которую непременно следовало исправить. Автор допустил тут огромный промах, он меня предал - так я думал. И в конце концов я сделал замечательное открытие: оказалось, что можно закрыть пальцами совсем небольшой кусочек текста, и сказка станет идеальной: Дракон тут же жадно впился в принца клыками. Разрываемому на мелкие кусочки юноше было невыносимо больно, но он терпел муку, пока чудовище не изжевало его целиком. Тут принц вдруг… бухнулся оземь и издох.

Одеваться в черное. Плакать чёрным. Это так по-бабьи — и так по-вдовьи. Все-то разное с ней у нас, кроме цвета глаз, но мои — оленьи, её — коровьи. Ну зажми мне рот чем-нибудь, давай, перекрой невидимый кровосток, а не можешь губами — хотя бы дай, чёрт с ним, свой носовой платок. Ты не знаешь, как я до тебя жадна, я бы выпила, съела тебя одна, я б зажмурясь вылакала до дна, под язык, подкожно и внутривенно, беспощадно, яростно, откровенно. Только, видно, третий закон Ньютона чтим тобой превыше других законов, и поэтому с равной ответной силой ты всегда стремишься к чужому лону, и кого-то еще называешь милой, и целуешь чьи-то глаза коровьи, а мои уже заливает кровью, я не знаю, чем закрыть эту рану, я не знаю, сколько еще осталось. Я, наверно, слишком рано сломалась. Я, наверно, больше уже не встану.

На рождение младенцаМодели, учебники, глобусы, звездные карты и кости, И ржавая бронза курганов, и будущих летчиков бой... Будь смелым, и добрым. Ты входишь, как в дом,во вселенную в гости, Она ворохами сокровищ сверкает для встречи с тобой. Не тьма за окном подымалась, не время над временем стлалось — Но жадно растущее тельце несли пеленать в паруса. Твоя колыбель — целый город и вся городская усталость, Твоя колыбель развалилась — подымем тебя на леса. Рожденный в годину расплаты, о тех, кто платил, не печалься. Расчет платежами был красен: недаром на вышку ты влез. Недаром от Волги до Рейна, под легкую музыку вальсов, Под гром императорских гимнов, под огненный марш марсельез, Матросы, ткачи, инженеры, шахтеры,застрельщики, вестники, Рабочие люди вселенной друг друга зовут из-за гор, В содружестве бурь всенародных и в жизни и в смерти ровесники,- Недаром, недаром меж вами навек заключен договор. Так слушай смиренно все правды, обещанные в договоре.

Впереди — две трети жизни. И от понимания этого сладко дышать, и хочется жадно пить эту жизнь, различая в сумбуре головокружительного бытия оттенки горечи и счастья, любви и боли, света и тьмы, себя и.. тебя, конечно. Впереди — пол жизни. И это — уже повод научиться быть счастливым. И выходить на перепутье дорог, и вдыхать полной грудью ветра, и смеяться, просто так, оттого, что небо глубже и шире любых слов, оттого, что есть к чему стремиться и кого желать. Впереди — четверть жизни. Целая четверть шепчущих сказки деревьев, мокрых от дождя мостовых, запаха моря и солнца, теплых нежных рук и согласных губ, песен и стихов. И даже россыпь морщин возле глаз — лишь дорогая твоему сердцу память о таких честных, таких красивых улыбках. Мы ещё успеем. Пожить, надышаться, налюбиться, настрадаться вволю. Мы ещё успеем коснуться рукою звёзд и сочинить свою лучшую поэму, сделать кого-нибудь счастливым и прочесть те книги, которые откладывали в ящик стола.

Падает первый снег. Он похож на нищего – ты понимаешь, что совсем скоро белоснежная пелена, укрывающая землю, превратится в почерневшие лохмотья, вызывая чувство грусти и печали. Взять бы за руку этого бледнолицего странника и пробежаться с ним между деревьев или тропинками детства, когда все казалось легким и возможным. Город притаился в ожидании ночных фантомов, приходящих неожиданно. Дыхание медленное, сознание усыплено. Обнимаю твой страх. Ты в безопасности. Я рядом. Седой месяц хмурится и дрожит. Когда-то его яркий свет согревал нас. Однако сегодня он сам нуждается в тепле. Мозг сканирует каждую деталь, каждый штрих прожитого дня, чтобы запомнить его и сохранить. Ты в окружении мерцающего, почти исчезающего лунного сияния – такая выразительная, такая ранимая. Мои глаза жадно впитывают каждую черточку твоего лица – для того, чтобы... Пойдем со мной, не бойся. Это не конец – его не существует. Это лишь промежуток времени, который мы должны пройти.

На самом деле с человеком – его сердцевиной – не происходит ничего. Он по-прежнему жаждет счастья, он хочет читать о человеческих страстях, потому что он сам в себе либо их задавил, либо ими живет. Человек — это всегда любовь, ненависть, долготерпение. Но вот что сейчас действительно страшно меняет человека, не знаю, что ещё будет с детьми – это Интернет, это социальные сети. Это растекание по каким-то миллионам разных общений, постоянное стремление уйти от себя, не дать себе остаться наедине с собой и заглянуть в себя, неумение занять себя. И мне в этом новом романе ["Русская канарейка"] нужно было победить этого читателя, заставить: «Сядь и прочитай». Потому что нынешний человек всё бросает и сидит с этим айпадом, айфоном, айшмоном и не может оторваться от этого экрана, уходя в дурную бесконечность дурного многоговорения, совершенно пустого.

Люди, точно псы, почувствовавшие добычу, забывшие о заповедях, законах и правилах, подчиняясь общей звериной воле, одуревшие от крови, смерти и вседозволенности, крушили все что попадалось им под руку. Выламывали двери в лавки и жилые дома, убивали тех, кто был не с ними или не похож на них. Жадная цепь голодных муравьев, готовых сожрать и переварить любого, а к утру, когда безумие схлынет и толпа распадется на отдельных детей божьих, забыть о совершенном, замолить грех и убедить себя, да и других, что это все делали не они. Что им пришлось так поступить, чтобы не выделяться среди остальных Завтра они будут рыдать над обезображенными трупами, удивляться, отчего же вдруг умер сосед, отводить взгляды от младенцев с расколотыми головами, в потрясении ходить среди пожарищ и разрушенных зданий. Не понимать, почему оправившиеся власти хватают каждого третьего, колесуют, четвертуют и вешают на столбах. Ведь это же не они. Никто их них не хотел ничего такого.

ночь в бареБледно-серый туман в окна тянет озябшие руки- Холодком по спине. Неуютно. Безликая мгла Набивается, стерва, беспечно в ночные подруги, И призывно глядит из пустого (без веры) угла. В лаунж - баре бармен, отвлекаясь, пролил мое виски- «Не печалься, старик, оплачУ- наливай по второй. Я сегодня один. За двоих буду пить-веселиться. Лед не нужно в бокал. Ты окно лишь пошире открой.» Мы с туманом вдвоем опьянеем, о жизни толкуя (лед в бокал ни к чему - у самих холода за душой). И безликая мгла, о любви безответной тоскуя, К нам подтянется. «БАрмен! Бутылку Блек Хорса открой». Тихим блюзом эвучит перезвон опустевших бокалов. Или, может быть, лед опадает с замерзших сердец… Кокер жадно хрипит. Он, как я, загрустил от вокала, Где курсивом слова :"С одиночеством стань под венец.» В лаунж - баре «зима» - снегом крУжат каминные Угли. Я сегодня один. Вспоминаю все то, что ушло… Осень сменит дождем мои летние узкие туфли. Вот и красное солнце, пьянея от ветра, взошло.