Длинные Цитаты про отпуск

В который уж раз мне снилась мать. Я не знал, где ее могила и вообще похоронена ли она по-человечески. Фотографии ее у меня не было, и наяву я почему-то никак не мог представить ее себе отчетливо. Во сне же она являлась мне довольно часто, я видел ее явственно, со всеми морщинками и крохотным шрамом на верхней губе. Более всего мне хотелось, чтобы она улыбнулась, но она только плакала. Маленькая, худенькая, беспомощно всхлипывая, вытирала слезы платком и снова плакала. Совсем как в порту, когда еще мальчишкой, салагой я уходил надолго в плавание, или в последний раз на вокзале, перед войной, когда, отгуляв отпуск, я возвращался на границу. От нашей хибары в Новороссийске не уцелело и фундамента, от матери — страшно подумать — не осталось ни могилы, ни фотокарточки, ничего... Жизнь у нее была безрадостная, одинокая, и со мной она хлебнула... Как я теперь ее жалел и как мне ее не хватало... Со снами мне чертовски не везло.

Почему я тебе пишу? Потому что у меня есть потребность написать тебе. И нет желания молча, без слов ждать седьмой волны. Здесь все рассказывают друг другу историю о своенравной «седьмой волне». Первые шесть волн предсказуемы и уравновешенны. Они обеспечивают непрерывность процесса. Но берегись седьмой волны! Она непредсказуема. Долгое время она ничем не выделяется, колышется вместе с остальными в этом нескончаемом однообразном танце... Но иногда вдруг вырывается на волю. Только она, только седьмая волна. Потому что она — беззаботная, простодушная бунтарка. Она мгновенно всё сметает на своём пути, всё преобразует. Для неё не существует понятия «до того», у неё есть только «сейчас», только настоящее мгновение. А после него — все уже по-другому. Лучше или хуже? Об этом могут судить только те, кого она накрыла, кто отважился встать у неё на пути, кто покорился её власти. И вот я уже целый час сижу на балконе, считаю волны и смотрю, что делают седьмые.

— Знаешь, кто больше всех страдает от одиночества? Это — человек, сделавший успешную служебную карьеру, получающий огромное жалованье, пользующийся доверием у начальников, и подчиненных, имеющий семью, с которой проводит отпуск, детей, которым помогает готовить уроки, а в один прекрасный день перед ним появляется кто-то вроде меня и задает ему вопрос: «Хотел бы ты поменять службу и зарабатывать вдвое больше? » И тогда человек, у которого есть всё, чтобы быть любимым и счастливым, становится несчастнейшим существом. Почему? Потому что ему не с кем поговорить. Он раздумывает над моим предложением и не может обсудить его с сослуживцами, потому что они начнут отговаривать его и убеждать остаться на прежнем месте. Он не может поделиться мыслями с женой, которая была свидетельницей его многолетнего восхождения, понимает, что такое стабильность, но не понимает, что такое риск. Он ни с кем не может поговорить, а ведь ему предстоит радикально изменить свою жизнь.

Один деньПросыпаешься утром и думаешь: буду хорошей!Буду всем улыбаться, любовь и тепло излучать,Буду корм выносить для бездомных собачек и кошек,А в критических случаях – думать и мудро молчать.Убеждаешь себя: мол, отныне не буду метаться,Обижаться, кокетничать, злиться, ругаться, вопить,Буду делать зарядку и день начинать с медитаций,Минералкой лечиться и деньги на отпуск копить.Упадешь, обессилев, зароешься сладко в подушку,Проведенному дню, как обычно, подводишь итог:Двадцать восемь обид (две – смертельных) и ссора с подружкой,Пять значительных вздохов и три демонстрации ног.Восемнадцать ехидств, тридцать шесть шепоточков вдогонку,Девять сплетен, три кофе (которых не стоило пить),Семь бессмысленных трат, двести пять замечаний ребенку,И одно (но большое!) желанье кого-то убить.Засыпаешь и думаешь: завтра… конечно… хорошей…Застилают сознание рваные сны-облака.Где-то в сердце скребут коготки голодающих кошек.Ничего, ничего… не забыть бы купить молока.

Он разлюбит меня в субботу, я забуду забыть его «мы»Бармен! Мне шесть стопок текилы и таблетку аспириновой кислоты,Подогреть остывшие жилы, довести голос до хрипоты.В этом баре - прокуренном, пьяном, пол второго, по счету ночных.Каждый промах считаю стаканом, сантиметрами глаз ледяных.И не больно, не гадко, а пусто. Оглушает дурманом волна.Черт, какое же это искусство, перерезать внутри провода.Он послал меня в долгий отпуск, на расстрел у Берлинской стены.Дал на выезд последний пропуск, из иллюзии с именем «мы».Он отрезал мне шанс на счастье, обобрал до последних слов.До крови его сердце кусала, я впиталась в него до мозгов.Наши нити были из стали - медный сплав, капроновых чувств,Переплавленных гениталий, – от которых сейчас лечусь.Он разлюбит меня в субботу, я забуду забыть его «мы».«Сердце, не подлежит ремонту, поносить не дается взаймы!»

Гордая птица - Орёл ! Беркут, из той же песни...Кто же связал руки милиции и выпустил боевиков на улицы и майданы мирной Украины ? В верхах одни предатели. Все генералы либо в отпуске,либо на больничном.Командовать некому.Боец Беркута.Мелочность тем , разухабистость-слог !Слёзы сюсюканий псевдолюбовных...Заплесневело - болотистый смог,идол мещанский цветений альковных.Где же гражданская лирика строк ?Коль я поэт , быть по мне в авангарде !С Беркутом вместе навстречу петардеи арматуре-подняться бы смог...Гордое слово Орлиной семьи,да "командир" наш труслив за спиною...Дай нам команду и мы бы пошли-Красное знамя и сердце с собою !Свору фашистскую нам не впервой,в шею гонять по окрестным оврагам...Сталин ! О если бы ты был живой.Мы бы с тобой вновь дошли до рейхстага !И Вашингтон оглушили пальбой...

Сюрпри-из!В отпуск едешь. Один. Ну, так надо...Отдохнуть от всего. И от всех (?)Понимаю. Давай... Даже рада...И, сквозь слезы, наиграный смех...Ты ушел. И забрал будто силы...Вдруг - решилась. По лестнице - вниз!На такси. Ты - мой лучший, мой милый!Обниму на прощанье. Сюрпри-из!...Отыскала его... отыскала...В толчее средь людей и машин!Только небо - на землю упало.Мой единственный был... не один...Смутно помню, что стихли все звуки...Что "поплыл" и "растаял" вокзал.Онемели и губы, и руки,И, до боли, сухие глаза...В сентябре, на открытом перронеБыл за миг прожит день... или год?На каком-то чужом перегонеСовершила Судьба поворот.Счастье - прочь! С перестуком! По рельсам!Чтоб уже не вернуться назад!Впереди (это где?...) - неизвестность...Что-ж ты, стрелочник... ты - виноват...

ГеленджикВ отпуск едем дружно!В Геленджик сейчас!Море всем так нужно,Вот это точно " класс"!А горы здесь выс0ки,И воздух свеж морской,И выжитые сокиИ ласковый прибой!Девушки, как киски,Туристов здесь стада,Сидят и тянут виски И шашлыки всегда.Гостиницы сверкаютЧудесной красотой,А денежки всё тают С особой быстротой.На набережной чисто,И чайка вдаль летит,И солнце так лучисто,Турист и спит и спит.Войдёшь сразу в воду, Пораньше до утра,Почувствуешь свободуВ пучине мУсора.И ты уже вдыхаешьПьяного дымка,Походу даже сможешьВыкурить слегка.Тут же ты поставишьЗакуску на столе,Вечером изловишь"Медузку с декольте".О делах не думаешь,И ляжешь на часок,Бумажки вдруг "отроешь""Зарытыми" в песок.Позагорать ведь надо,А то бела, как мышь, И вот она прохлада!Домой махнёшь в Париж!

Я ведь, кажется, уже писал, что с самого раннего детства, когда задумывался о предстоящей взрослой жизни, испытывал смутный страх. Поэтому ощущение того, что я расту, вызывало у меня тяжёлое, тревожное чувство. А рос я, увы, быстро: мне покупали брюки навырост, чтобы можно было понемногу удлинять их, отпуская манжеты. И каждый год, как во всякой семье, на стене помечали карандашом, на сколько я вырос. Это происходило в гостиной, в присутствии домашних, и все радовались, все надо мной подшучивали. Я тоже изо всех сил изображал веселье. А сам внутренне сжимался, ибо знал: когда я стану таким же большим, как взрослые, мне суждено столкнуться с неведомой страшной опасностью.

— Как ты протянула так долго? Просто ты ещё маленькая... не думаю, что ты смогла бы выжить в одиночку... а может, и смогла бы. — Другие заботились обо мне. В начале меня оставили с сиделкой, родители отправились в отпуск в Саванну... и не вернулись. Потом один человек нашел меня и позаботился обо мне. Мы встретили других выживших и вместе пытались продержатся, но... ничего не вышло. Его звали Ли. Он научил меня выживать. Он сказал мне, чтобы я держалась подальше от больших городов. — Что, эм, произошло с ним?.. — Я убила его. Он был укушен... защищал меня, и мне пришлось убить его, пока он не превратился. — Оу... — Мне пришлось.

Его поколение заботилось о своих детях, родители рано возвращались домой, и если у них был собственный дом и они могли провести две недели отпуска вместе с детьми, они уже считали себя счастливыми. Но моё поколение выросло, поставив на первое место в списке необходимых приобретений кусок личного, индивидуального счастья. Именно поэтому мы трахаемся на стороне, маемся дурью и гадим на всём своём жизненном пути с такой настораживающей регулярностью. Мое поколение жаждет красивой жизни. С чего бы нашим детям быть другими? А мой отец довольно рано усвоил, что красивая жизнь никому не проходит даром.

Вместе с ГлэдисЗаведу себе я мышку,Назову её я - Глэдис.Мы поедем с Глэдис в отпуск, два билета прихватив.По дороге купим вишни,Угостим в купе соседейИ от счастья замурлычем на веселенький мотив.Два соседа – волк и ослик,Нам расскажут небылицыПро сиреневого зайца и крылатого слона.Им поверить очень просто –Волк и ослик честнолицы –Честнолицы, белошерсты. А в глазах у них весна.Все вокруг красивы морды,Если едешь с Глэдис в отпуск,Если скоро скажешь югу: здравствуй, жаркая жара!Завтра моря профиль гордыйУлыбнется очень простоИ, величие оставив, проскрипит волной: ура!