Длинные Цитаты про одиночество

Нормальный человек считает нужным: 1. Забыть, кто он такой и чего желает, чтобы это не мешало производить, воспроизводить и зарабатывать деньги. 3. Тратить годы на обучение в университете, чтобы потом не найти работу. 4. Заниматься с девяти утра до пяти вечера тем, что не приносит ни малейшего удовольствия, чтобы по прошествии тридцати лет выйти на пенсию. 5. Выйти на пенсию, обнаружить, что сил наслаждаться жизнью уже не осталось, и очень скоро умереть от тоски. 8. Высмеивать тех, кто вместо денег стремится к счастью, и называть их «людьми, лишенными амбиций». 9. Сопоставлять все предметы и явления в той же системе координат, что и машины, квартиры, вещи, не пытаясь постичь истинный смысл того, зачем и ради чего он живет. 10. Не разговаривать с незнакомыми. Скверно отзываться о соседях. 12. Жениться, произвести потомство, жить вместе и после исчезновения любви, уверяя, что это нужно ради детей (словно они не слышат ежедневных ссор родителей). 13. Осуждать всякую попытку быть иным.

 В жизни можно ориентироваться двумя способами. Можно думать, что все, что ты делаешь, ты делаешь для кого-то, для окружающего тебя мира, словно исполняешь какую-то повинность. А можно думать и по-другому, стоит только посмотреть на это с другой точки. Да, ты что-то делаешь, но ведь в ту же самую секунду и этот мир что — то очень важное делает для тебя. Кажется — ерунда! Какая разница?! А ведь нет, совсем нет! Есть разница! — Какая разница?.. — я растерялся. — Слушай, ну вот мир посылает тебе какого-то человека, хорошего или плохого, за помощью или с помощью — не важно. В этом должен быть какой-то смысл? — Наверное, должен… — А я теперь уверен, что должен! Во всем есть смысл! Этот человек, которого тебе мир послал, очень важное в твоей жизни событие. Может быть, он испытание для тебя, а может быть — тайна, которую тебе предстоит открыть. Общаясь с ним, ты, возможно, узнаешь что-то для себя важное или что-то про себя самого, о чем раньше и не догадывался.

«Что, если?» Классический сценарий «что, если?». Что, если бы жизнь была игрой, в которой можно сохраниться и потом вернуться в точку, где ты должен сделать выбор? Изменилась бы она? Ответ – безусловное «нет». Профит получат только те, у кого есть возможность выбирать. Тем же, кто такой возможности лишён, этот сценарий не поможет никак. А значит, нет смысла сожалеть. Точнее, жизнь и есть сплошная последовательность сожалений. Такие вот дела. А есть ещё сценарий «слишком поздно». Ввязавшись в сценарий «что, если», ты никогда его не завершишь. От твоего ответа ничего не изменится. Приняв решение, поздно уже пытаться его изменить. Нет в нашем мире условных операторов, параллельных потоков и циклов. Жизнь линейна. Рассказывать о вариантах – затея бессмысленная. Я прекрасно осознаю, как я ошибался. Но мир виновен в том поболее меня. Он полон войн, нищеты, дискриминации и прочих не самых приятных вещей. Поиск работы запросто может оказаться совершенно безрезультатным.

 Любовь – не жемчужное зерно, скрывающееся на морском дне среди тысяч пустых раковин. И не родник в пустыне, что поит крошечный оазис, и в любой миг может исчезнуть под барханами. Мы живем в мире, полном любви! Но люди ищут любовь подобно тому, как ищут жемчуг на морском дне – задыхаясь, губя бесчисленные бесплодные раковины, навсегда исчезая под волнами. А если находят – считаю себя прикованными к любви, как умирающий от жажды путник, что набрел на оазис – и боится сделать от него хотя бы шаг. Им кажется, что нашли жемчужину, и они сжимают любовь мертвой хваткой, подобно жемчугу, который умирает без тепла рук! Им кажется, они нашли родник среди песка, и они проводят дни и ночи на страже, разгребают дюны и закрывают родник своим телом от самого маленького ветерка! Им кажется, что стоит отвести взгляд – жемчуг исчезнет в чужом кармане, родник засыплет песком, и они вновь окажутся в одиночестве… А любовь больше всего не любит бдительного взгляда.

Старик, который любил птиц. Скамейка, подсохший хлеб и пёстрые голуби, воркующие о весне и доверчиво подходящие так близко, что можно рассмотреть в круглых глазах отражение парка и кусочек неба. Это всё, чем он владел, но большего он и не желал. Но как трогательно, как глубоко он любил эту резную скамейку, этих смешных неуклюжих птиц. Так может любить человек на излете жизни, человек, смирившийся с одиночеством, человек, у которого не осталось ничего, чем можно дорожить, что страшно однажды потерять. Когда-то давно он любил море, и сейчас шорох крыльев напоминал ему мягкий шёпот прибоя. Раскидав хлеб, он закрывал глаза и ему казалось, что он слышит крики чаек, и воздух пахнет солью, а он так молод, так счастлив, и вся жизнь ещё впереди, и лучшее обязательно случится. И тогда он обнимал слабыми, дрожащими руками свой крохотный мирок, далёкий от суеты города, рождённый на углу парка из тихой нежности и блеклых воспоминаний, и не хотел умирать.

Когда меня спросят: «кто ты?», я промолчу, не найдя ответа. Можно вместить все аспекты бытия в короткое слово «я», прочертив на лице многозначительную улыбку, можно пуститься в долгие рассуждения, неуверенно нащупывая отточенными плавниками слов материю псевдофилософии, можно вскрыть собственную душу, перефразировав ее в условный ответ, который в любом случае окажется не по размеру вопросу, как любимый в детстве свитер с годами становится мал. Потому что в глазах задающего вопрос ты всегда будешь иным, чем тот, кем ты знаешь себя изнутри. Потому что каждый из нас видит в первую очередь себя, многократно отраженного в чужих лицах. Мы, как симфонию по нотам, разбиваем этот мир на собственные болевые точки. Когда меня спросят: «кто ты?», я загляну в глаза собеседнику, узнавая человека. Одержимому верой я отвечу, что я атеист, одержимому одиночеством я скажу, что я муж и отец, ищущему ответов я назовусь дураком. И тогда ответ станет равен вопросу, но ничего не расскажет обо мне.

Они боятся сделать шаг. Показать лицо, позвонить и сказать правду, встретится за чашечкой горячего ароматного напитка и поговорить. Да просто быть собой, не той смешной марионеткой образа с мышлением поисковой программы и безвкусно идеальной красотой аватарок, а просто человеком, не больше, но и не меньше. Они скребут изнутри панцирь иллюзорного одиночества и ждут того, кто сделает шаг за них, занимая свой досуг поиском всё новых и новых самооправданий бездействию.

 Именно здесь, в Неаполе, в тиши своей виллы, Тит Петроний Арбитр, важный вельможа и великий поэт, опороченный, приказал своему врачу вскрыть ему вены. Окруженный наложницами и греческими рабами, скользившими языком по его деснам, гладившими его кудри, разглаженные банным паром, он видел, как гаснут их взгляды за пеленой, потому что его собственный взгляд угасал, как светильник. Он слышал, как их голоса доносятся с другой планеты, ибо сам он уже покидал землю. В их объятиях у него, несомненно, было время познать меру своего одиночества. Простертый под сладостью их улыбок, он чувствовал, как руки наложниц смыкаются на его члене, уже недвижном, и единственная сила, исходившая из него, собралась в алом коралле, расцветавшим под его запястьем в серебряной лохани.

– Вампиры закомплексованы настолько, что уже много веков не позволяют себе свободно думать. А люди этого вообще никогда не умели. Мало того, сегодняшний рыночный этикет требует от продавца рабочей силы все время улыбаться под угрозой увольнения. Люди не понимают, что постоянно кричат от боли. А если кто-то и поймет, он даже самому себе не решится признаться в таком глубоком лузерстве. – Как это люди не понимают, что кричат от боли? – А как они могут понимать? Люди не помнят, что с ними в действительности происходит минута за минутой, потому что у них нет привычки наблюдать за собой. И каждая новая личность не помнит ту, которая страдала на ее месте три минуты назад. Люди настолько глубоко погружены в страдание, что научились считать «счастьем» тот его уровень, когда они еще способны растянуть лицо в требуемую приличиями улыбку.

На мой взгляд, нет ничего более отвратительного, чем благотворительность на показ. Я не верю всевозможным союзам и фондам, хвастающимся на каждом углу своей замечательной работой. Сколько существует в этом мире всевозможных организаций, номинально помогающим, скажем, престарелым и больным людям искусства? Да им нет числа. И при этом народные любимцы умирают в нищете и забвении. Только после их кончины, из на удивление быстро снятого телевизионного фильма мы узнаём о том, что свои последние дни они провели в одиночестве и без куска хлеба. Не знаю, как кому, а мне всегда становится страшно от этих фильмов. Страшно и больно. Как человек близкий к кино и телевидению, я понимаю, что эти репортажи никак не могут быть сняты, смонтированы и подготовлены к показу за один день. Значит, они делаются заранее — и кладутся на полку в ожидании своего часа.

БезмолвиеПолночь холодная, полночь осенняя.Звезды усталые смотрят на землю.Серпик луны освещает тоскливоГолые рощи, пустые равнины.Темной громадой застыли в безмолвииСтарого замка печальные своды.Окна разбиты, темнеют гардины,Мебель в чехлах заплела паутина.Смолкли часы, и камины не дышат.Свили в них гнезда летучие мыши.Залы пусты, и пусты коридоры.Ржавая сырость разъела запоры.Вот наша спальня: кровать с балдахином,Спинки сломались, истлела перина.Зеркало мутное пылью покрылось,Где-то в глубинах твой образ сокрыло.Двери открыты, но дальше - лишь мгла...О, как же долго тебя я ждала!В омут отчаянья скрылась надежда.Старый наш замок не станет уж прежним.Дым обещания быстро растаял.Что же в залог для меня ты оставил?Озеро боли, колодец разлукиИ одиночества страшные муки.Хмурые весны и долгие зимы.Ты мой предатель...

— Знаешь, кто больше всех страдает от одиночества? Это — человек, сделавший успешную служебную карьеру, получающий огромное жалованье, пользующийся доверием у начальников, и подчиненных, имеющий семью, с которой проводит отпуск, детей, которым помогает готовить уроки, а в один прекрасный день перед ним появляется кто-то вроде меня и задает ему вопрос: «Хотел бы ты поменять службу и зарабатывать вдвое больше? » И тогда человек, у которого есть всё, чтобы быть любимым и счастливым, становится несчастнейшим существом. Почему? Потому что ему не с кем поговорить. Он раздумывает над моим предложением и не может обсудить его с сослуживцами, потому что они начнут отговаривать его и убеждать остаться на прежнем месте. Он не может поделиться мыслями с женой, которая была свидетельницей его многолетнего восхождения, понимает, что такое стабильность, но не понимает, что такое риск. Он ни с кем не может поговорить, а ведь ему предстоит радикально изменить свою жизнь.